Опасное увлечение

Милли подумалось, что на какое-то время они, кажется, растворились друг в друге. Возможно, она перестала быть собой, а он остался где-то в другом месте. Они перестали быть актрисой и убийцей. Матерью и охотником. Они были мужчиной и женщиной. Они жили в этом мгновении. В этом поцелуе. И если бы одного из них не стало, они оба сразу же прекратили существовать.

Или, быть может, пришли в себя и вспомнили, почему это ошибка.

Если таков его сон, Милли тоже не хотела пробуждаться. В объятиях этого опасного мужчины она чувствовала себя в безопасности. Как такое возможно? Почему она ему так доверяла?

Его большие руки нашли над халатом ее груди и сжали их. Сквозь тонкую ткань она почувствовала грубость его ладоней. Его мозоли царапали ее затвердевшие соски, исторгнув из ее горла тихий вздох удивления и признательности.

Ее ладони ласкали мускулистые бугры его плеч, всю их восхитительную ширину. Полоска его шрамов наполнила сердце Милли такой жалостью, что она подняла губы и поцеловала его в плечо.

Он напрягся и издал звук, значение которого она не поняла. Пока он не заговорил, она не могла сказать, одобрение это или осуждение.

— Не будьте ко мне добры! — грубо приказал он, рванув вниз ее длинную ночную рубашку. — Я не знаю, что делать, когда вы добры.

Он нагнулся, чтобы взять ее груди ртом. Его руки сжимали и тискали их, а язык облизывал соски, пока Милли не почувствовала, как горит все ее тело. Он лизал, покусывал, а потом тянул их, и из ее горла вырвался слабый стон. Она извивалась под его прикосновениями. Темнота питала ее смелость, скрывала румянец и усиливала каждое ощущение.

Она никогда не думала, насколько прекрасно ощущать себя лежащей под мужчиной. Качать, словно колыбель, нечто настолько теплое и мучительно манящее. В тот миг Милли показалась, что в позе, самой по себе вечной, как время, она почувствовала что-то уникальное.

Его грубый подбородок царапал мягкую ложбинку между ее грудей, и она напряглась, поняв, что его рот медленно опускался ниже, оставляя ее верх полностью обнаженным.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Ваш запах на моем теле, на руках сводил меня с ума от желания, — проговорил он у ее дрожащего живота. — Купаясь, я не хотел его смывать. Я хочу вкушать вас, пока вы произнесете мое имя.

Боже, она не могла позволить ему так поступить. Это слишком жестоко. Господи, кто этот мужчина? Где ее молчаливый убийца? Где мужчина, нагнувший и взявший, даже не сняв с нее одежды? А до того ублаживший ее в бальной зале и исчезнувший? Кто знал, что в своих снах он так бесконечно сексуален? Способен вдохнуть в нее жизнь и в то же время умертвить?

Грубые ладони раздвинули ее ноги, освободив пространство для широких плеч.

— Подождите! — выдохнула Милли, ошеломленная, перевозбужденная и внезапно ставшая крайне стеснительной.

— Нет.

Его зубы впились в нежную чувствительную кожу внутренней поверхности ее бедра, а едва его палец нашел ее влажные складки, она оросила его своим маслянистым желанием.

Она изогнулась от разливающегося в крови огня. Другую руку, обнявши ее бедра, он положил ей на живот, взяв ее в заложницы своего удовольствия.

— Я люблю вас такой. Распростертой, открытой мне и влажной, — грубо признался он. — Я хотел вас такой… Я просто не могу… — Он замолк, и воцарилось напряженное молчание.

«Не может что?»

Его палец проскользнул в нее, и все ее тело всколыхнулось от этой сладости. Воздух покинул легкие в порыве наслаждения.

— Так же, как в моих воспоминаниях — пробормотал он у ее бедра. — Мягкая… узкая… сочная.

Неготовые мышцы невольно сжали его палец, и он чертыхнулся.

— Извините, — выдохнула она.

— Никогда передо мной не извиняйтесь… — задыхаясь, глухо произнес он, вынув палец и вставив на его место два. Они скользили в ней уже не так легко, но продвигались благодаря гладкой влажности внутри. — Какая узкая, — пробормотал он. — Вы такая чертовски узкая… Боже.

Пока он вводил и снова вытаскивал из нее пальцы, Милли не могла говорить, могла лишь задыхаться и слабо постанывать. К ее крайнему разочарованию, он вытащил из нее пальцы и она недовольно застонала.

— Я мог бы проделывать это с вами каждую ночь, — выдохнул он.

Господи прости, он просто взял и облизал свои пальцы…

— Милли, мне этого мало, — развел он ее бедра своими плечами. — Мне нужно еще.

Его губы опустились и прильнули к тому самому саднившему и болевшему месту. Прикосновение так резко обожгло ее, что она вскрикнула и сжалась. Его язык теплой тяжестью лег в центр ее лона, его пальцы вошли по сустав и погладили ее изнутри.

Темнота взорвалась молнией, обратилась белой вспышкой, пронзившей ее тело и вырвавшейся хриплым криком. Милли почувствовала себя сокрушенной счастьем, разбитой наслаждением. Оно проносилось по ней мощными точками, вздымавшими под его твердо лежащей ладонью бедра, то напиравшие на нее, то отпадавшие от нее.

Даже когда шторм прошел, губ Арджент не оторвал. Пальцы заменил влажно и мелко толкавшийся в ней язык, и он громкими глотками пил каждую каплю ее нового удовольствия.