Опасное увлечение

— И вы, очевидно, знаете о… роде его занятий, — пальцем свободной руки леди Нортуок коснулась ямочки на подбородке.

— Я видела его шрамы, — сказала Милли. — Я понимаю, чем он занимается. Он думает, что он проклят, но… я верю, что для него есть спасение. Я готова попробовать, но он… он…

Милли смахнула предательскую слезу боли и разочарования и с тоской подумала, что, может, оно и к лучшему. Свое сердце она могла отдать ему, только если он протянет руку. Она не из тех женщин, кто навязывается тому, кто ее не хочет.

— Да, как я и сказал… — Дориан поцеловал руку жены и открыл свою книгу. — Идиот.

Фара кивнула, но наклонилась к Милли и коснулась ее колена.

— Такие мужчины, как Арджент… как… — Она жестом показала на своего погрузившегося в чтение мужа. — Им нужно…

— Мисс Фара, мисс Ли Кер?

В комнату вбежала нянька, тощая бледная женщина с вьющимися пепельно-серыми волосами, теребя костлявыми руками свой белый передник.

— Вы не видели своего мальчика?

Милли вскочила одновременно с графом и графиней, страх жгучим угольком опалил ее грудь.

— Я думала, он с вами, — отрывисто отозвалась она.

— Был со мной, мисс, был, но я меняла подгузник Фэй, а он попросился в туалет.

Джемма, так звали няню, побледнела еще сильнее, и ее большие темно-карие глаза, казалось, провалились в белизну.

— Я подумала, что его слишком долго нет, пошла его искать, а когда он не ответил, я подумала, может, он с вами.

Ледяные пальцы страха выжали из легких Милли весь воздух. Она обратилась к Блэквеллу:

— Кто-нибудь мог войти? Забрать его?

Блэквелл шагнул к двери.

— Он любит прятаться?

Милли отрицательно помотала головой, комната закружилась у нее перед глазами.

— Нисколько.

— Я проверю второй этаж, но вероятность того, что кто-то проникнет в мой дом, ничтожна. У меня по человеку на каждом этаже и множество охранников.

В холле зазвенел дверной звонок, и окрыленная надеждой Милли, обгоняя Блэквелла, бросилась вниз. Это просто ошибка, он играл во дворе. Она так злилась, что решила задать ему, но сначала поцеловать его драгоценное лицо.

Распахнув дверь, она обнаружила стоявшего перед ней мужчину в красивой ливрее, теребившего шляпу, точно как Джемма передник.

— Добрый день, — произнес он на диалекте, весьма далеком от языка, на котором изъяснялись на благородных улицах Мейфэра. Со своим приветствием он обратился куда-то над ее головой, и Милли поняла, что Блэквелл стоял прямо позади нее. — Не знаю, важно это или нет, но Чэппи видел мальчика, который шел по улице и направился в парк. Он подумал, что у мальчика огромный ножик, и это не к добру. Он из этого дома?

Милли схватила мужчину.

— У него синяя куртка?

— Ну да.

Дориан проронил пару слов, которых Милли никогда прежде не слышала, и потянул ее обратно в дом, поручив заботам Фары.

— Я пойду в парк искать его. Возьму Харкера и Мердока. Вы останьтесь и заприте дверь. Я оставляю вас с Матиасом и Уорденом.

— Отойдите! — прошипела Милли. — Это мой сын, и я тоже пойду. О Терстоне, скорей всего, уже позаботились, и мне ничего не угрожает. Но если Якоб один в Гайд-парке, с ним может случиться неладное. Кто бы мог подумать, что Якоб выкинет подобное? Он такой послушный мальчик. Это так на него не похоже, отправиться куда-то, не предупредив.

Дориан покачал головой.

— Арджент предупреждал…

— Мы только что пришли к заключению, что Арджент — идиот, — огрызнулась Милли. — И вы тоже, если считаете, что остановите меня.

Дориан оглянулся на свою жену, державшую на коленях проворную малышку и кивнувшую ему.

— Отлично, но держитесь вместе.

Убить при свете дня сложнее, чем под покровом ночи. Кристофер Арджент стоял в своем повседневном костюме у живой изгороди особняка лорда Терстона на Сент-Джеймс и сдерживал зевок. Обычно для поддержания оптимальной формы он соблюдал строгий режим сна и тренировок. Вчерашняя ночь отличалась разительно.

Во всех смыслах.

Для него терпение было главной добродетелью и необходимостью. Сегодня терпение было чем-то, за что он готов был убить.

Буквально.

Что-то шло не так. Он был сам не свой. Физически ощущал, как самоконтроль ускользает из пальцев, словно швартовы в бурю. Плечи сводило, шея как камень. Живот крутило, есть не хотелось. Руки дрожали, вдохнуть полной грудью он не мог, а ноги не стояли на месте. Ему хотелось бежать во весь опор, чтобы заглушить желание и отчаяние, жегшие чресла. Хотелось забраться в темную нору и спрятаться от воспоминаний, гнавшихся за ним по улицам Лондона, как стая диких зверей. То ему хотелось кататься, как псу, по ложу, что они делили, и вдыхать ее запах. То оттереть от воспоминаний о нежности ее белоснежной кожи липкие ладони.

Но им ее не забыть. Ему никогда от нее не избавиться. Милли Ли Кер навсегда вросла в него, и неважно, увидит он ее еще раз или нет. В ней было что-то, чему он никак не мог дать названия. Она была его первой, она была его единственной, и она была его всем. Однако почему ему кажется мало? Надо было взять еще, но он не посмел. Или не сумел.

Он был ее первым, ее единственным любовником. И собирался уйти.