Опасности курения в постели

— А если я поеду с тобой? Я серьезно. Мы хорошо все продумаем.

— Я не рискну. Просто не могу.

— Ладно. Подумай хорошенько. А если осмелишься, я помогу тебе во всем.

Утром, когда Хосефина попыталась выйти из дома, чтобы отметиться на факультете, она обнаружила: путь от двери до такси непреодолим. Перед тем как ступить на тротуар, у нее задрожали колени, и она расплакалась. Таблетки переставали действовать, Хосефина замечала это уже несколько дней. К ней вернулась неспособность наполнить легкие, или, точнее, навязчивое внимание, уделяемое каждому вдоху. Словно бы требовалось контролировать поступление воздуха, чтобы система работала так, будто Хосефина делает себе искусственное дыхание «рот в рот», а иначе не выжить. Теперь ее вновь вгоняла в ступор малейшая перестановка в комнате, вновь приходилось включать не только лампу на тумбочке, но и телевизор, и люстру в попытках заснуть: она не выносила никакой тени. Ожидала возвращения каждого симптома, узнавая их заранее, но впервые почувствовала кое-что хуже покорности и отчаяния — она злилась на себя. Она очень устала, но не могла вернуться в постель, чтобы попытаться унять дрожь и учащенное сердцебиение, как не могла и перебраться в пижаме в кресло, чтобы поразмышлять о том, что ее ждет в будущем: психиатрическая лечебница или существование в окружении частных медсестер. Невозможно покончить жизнь самоубийством, если так боишься смерти!

Вместо этого она принялась думать о Корриентесе и Госпоже. И о том, какой была жизнь до той поездки. Она вспоминала, как бабушка сидела на корточках у кровати и плакала, молясь, чтобы прекратилась гроза, она жутко боялась молнии, грома и даже ливня. Хосефина помнила, как мать смотрела в окно, выпучив глаза, каждый раз, когда затопляло улицу, и как она вопила, что они все утонут, если вода не сойдет.

Вспомнила также, что Мариэла никогда не играла с соседскими детьми, даже когда они приходили за ней. Она обнимала своих кукол так, будто боялась, что их украдут. Еще Хосефина помнила, что отец возил мать к психиатру раз в неделю, она возвращалась полусонной и укладывалась в постель. Даже вспомнила донью Кармен, выполнявшую разные поручения и приносившую пенсию бабушке, ведь та не хотела, точнее, не могла — теперь это знала и Хосефина, — выйти из дома. Донья Кармен умерла десять лет назад, двумя годами раньше бабушки. После поездки в Корриентес она навещала ее, только чтобы выпить чаю, поскольку все заточения и ужасы миновали — для них. А вот для Хосефины они тогда только начинались.

Что произошло в городе Корриентесе? Неужели Госпожа забыла ее «исцелить»? То ли она не нуждалась в лечении, то ли просто ничего не боялась… А если вскоре Хосефина начала страдать так же, как и другие, то почему ее не отвезли к Госпоже? По какой причине не захотели к ней обратиться? Потому что они не любили Хосефину? Или Мариэла ошибалась? Хосефина начала понимать, что возмущение — путь в никуда, и если она продолжит злиться, то не сможет сесть в маршрутку дальнего следования и посетить Госпожу, а значит, никогда не выберется из заточения. Ради такой попытки стоило и умереть.

Наутро она с трудом дождалась пробуждения Мариэлы и приготовила ей кофе, чтобы сестра побыстрее пришла в себя.

— Поехали, Мариэль, я решилась.

— Куда?

Хосефина опасалась, что сестра даст задний ход, откажется от своего предложения, но та ничего не понимала лишь потому, что накануне изрядно выпила.

— В Корриентес, к ведьме.

Мариэла мигом пришла в себя.

— Ты уверена?

— Я уже все обдумала. Мне надо закинуться таблетками и проспать всю дорогу. А если станет плохо… ты дашь мне еще. Они безвредны. В худшем случае, буду все время дрыхнуть.

Хосефина взобралась в микроавтобус в полусне. Они дожидались его на скамейке, и Хосефина, положив голову на сумку, похрапывала. Мариэла испугалась, когда сестра приняла сразу пять таблеток, запив газировкой, но ничего ей не сказала. Таблетки не подвели, потому что Хосефина очнулась лишь на автобусной станции Корриентеса, ощущая изжогу и головную боль. Сестра не выпускала ее из объятий все время, что они ехали в такси до дома тети и дяди, а Хосефина скрежетала зубами так, что боялась сломать их. Она отправилась в комнату поджидавшей их тети Клариты и отказалась от еды, питья и визитов родственников. Едва могла открыть рот, чтобы проглотить таблетки, у нее болели челюсти, и она не забыла вспышку гнева и паники в глазах матери, когда та узнала, что дочь едет к ведьме. Как она бросила торжествующе: «Ты же знаешь, что это бред!» А Мариэла стала кричать на нее: «Старая кобыла!», она не хотела слушать никаких объяснений. Закрывшись в комнате с Хосефиной, сестра всю ночь не спала, молча курила, выбирая чистые футболки и легкие брюки, подходящие для жары в Корриентесе. Когда шли к остановке, Хосефина уже была под действием лекарств, но в достаточном сознании, чтобы заметить — мать не вышла из своей комнаты их проводить.