Опасности курения в постели

Тетя Кларита сообщила, что Госпожа живет все там же, но она уже очень стара и больше никого не принимает. Мариэла настаивала: они прибыли в Корриентес только чтобы увидеться с ней, и не уедут, пока она их не впустит. В глазах Клариты появился тот же страх, что и у матери, заметила Хосефина. Она догадалась, что тетя не станет их сопровождать, поэтому сжала руку Мариэлы, чтобы прервать ее крики («Да что с тобой, черт возьми, почему ты тоже не хочешь ей помочь, разве не видишь, каково ей!»), и прошептала: «Пойдем одни». Все три квартала до дома Госпожи (они показались ей бесконечными) Хосефина думала о словах «Разве ты не видишь, каково ей!» и сердилась на сестру. Она тоже могла бы быть красивой, если бы волосы не выпадали и не было этих лакун на лбу, сквозь которые проглядывает кожа головы. У нее могли бы быть такие же длинные, сильные ноги, если бы она сумела обойти хотя бы один квартал; она бы знала, как надо краситься, если бы было для чего и для кого; ее руки были бы прекрасными, если бы она не обгрызала ногти до мяса; а кожа была бы золотистой, как у Мариэлы, если бы ее чаще касались солнечные лучи. И глаза не были бы постоянно красными, с темными кругами, если бы она могла спать, могла бы отвлечься от телевизора и интернета.

Во внутреннем дворике Госпожи Мариэле пришлось хлопать в ладоши, чтобы та открыла дверь: в доме не было звонка. Хосефина окинула взглядом сад, теперь совершенно заброшенный, посмотрела на убитые жарой розы и засохшие лилии, на вездесущие сорняки необычайной высоты. Госпожа появилась в дверях, когда Хосефина заметила бетонную цистерну, почти скрытую травой. Белая краска облупилась, сквозь нее проступали красные кирпичи. Госпожа сразу же узнала их и провела в дом, будто уже поджидала. Алтарь на прежнем месте, но теперь на нем было втрое больше приношений и огромная Святая Смерть величиной с церковное распятие. В пустых глазницах светились прерывистые огоньки, наверняка от рождественской гирлянды. Хозяйка хотела усадить Хосефину в то же кресло, где она заснула почти двадцать лет назад, но ей пришлось отлучиться за ведром: девушку начало тошнить. Хосефину вырвало желчью, и она почувствовала, что сердце застряло где-то в горле. Госпожа положила руку ей на лоб:

— Дыши глубже, дитя, глубже.

Хосефина повиновалась, и впервые за много лет почувствовала облегчение оттого, что легкие наполнились воздухом, освободились от гнета ребер. Ей хотелось заплакать, поблагодарить Госпожу за то, что она ее исцеляет. Но, подняв голову, пытаясь улыбнуться сквозь стиснутые зубы, она заметила на лице Госпожи грусть и сочувствие.

— Детка, ничего не могу поделать. Когда тебя сюда привезли, все было готово, но мне пришлось выбросить это в цистерну. Я знала, что святые мне не простят и что Анья[7]

снова приведет тебя ко мне.

Хосефина покачала головой. Она чувствовала себя хорошо и не понимала, что хочет ей сказать Госпожа. Неужели она действительно такая старая и не в себе, как предупреждала тетя Кларита? Госпожа со вздохом встала, подошла к алтарю и взяла оттуда старую фотографию. Хосефина узнала мать и бабушку на диване, справа от них сидела Мариэла, а слева, где должна была находиться Хосефина, оставался просвет.

— Они вызвали у меня такую жалость. Вся троица с недобрыми мыслями, с мурашками, бегущими по коже, с многолетней порчей. Я вздрогнула, лишь взглянув на них, я никак не могла избавить их от зла.

— Какого зла?

— Это старые пороки, детка, их нельзя упоминать. — Госпожа осенила себя крестным знамением. — Даже сам Христос не смог бы справиться, нет. Застарелое зло, оно им сильно навредило. Но не тебе, детка, ты не подверглась нападению. Не знаю почему.

— Нападению чего?

— Злых сил, которые нельзя называть. — Госпожа приложила палец к губам, требуя тишины, и закрыла глаза. — Я не смогла вытащить из них гниль и вложить в себя: у меня нет такой силы, и ни у кого ее нет. Не смогла ни растворить, ни очистить. Только передать кому-то другому, и передала тебе, дитя, когда ты здесь спала. Маленький Святой твердил, что не собирается на тебя нападать, ибо сама ты чиста. Но он солгал мне, или же я его не поняла. Все трое хотели передать зло тебе и убеждали меня, что будут о тебе заботиться. Но не стали. А что до фотографии, то я швырнула ее в цистерну, так что ее невозможно достать. Я никогда не смогу извлечь твои беды, потому что они на твоем снимке в воде, а он наверняка уже сгнил. Так они и остались на твоем фото, прилепившись к тебе.

Госпожа закрыла лицо руками. Хосефине показалось, что Мариэла плачет, но она не обратила на нее внимания, потому что пыталась разобраться в услышанном.

— Они хотели спасти только себя, детка. И эта тоже, — она указала на Мариэлу. — Хоть и маленькая была, но уже настоящая змея.