– И как еще может! Мы всех перебрали, на него не подумали, а так оно всегда и бывает – самый невинный и окажется злодеем.
– Но отчего ждет он столь открыто?
– А кому его стесняться? Сейчас подойдет человек, вроде бы попрощаться, пожелать счастливого плаванья, и заберет мешочек с камнями.
Штерн был сильно обеспокоен, я же просто пребывал в меланхолии.
Цирк уезжал – а правды мы так и не добились.
Единственная возможность узнать еще немного была – подойти к Люциусу, который сидел и поглядывал по сторонам. Сведения были почти бесполезны, и все же я решился.
– Знаете, Штерн, потолкую-ка я с ним. Пока я беседую – никто другой не подойдет, а вы успеете призвать на помощь своих людей.
Чиновник особых поручений столичной сыскной полиции впервые за время нашего знакомства улыбнулся. Я подумал, что он, в сущности, неплохой человек. А что до его жесткости и язвительности – помилуйте, кто ж будет счастлив, если его, похитив, доставят в какую-то баню на окраине Московского форштадта с собственным париком в зубах?
Штерн развернулся и побежал к Елизаветинской – останавливать извозчика. Я убедился, что Дерптская пуста, перешел ее и неторопливо направился к Люциусу.
– День добрый, сударь, – сказал я по-немецки. – Прощаетесь с Ригой?
– Да, отплываем в Любек, сударь.
– И оттуда уж в Вену?
– Да, понемножку… А с кем имею честь?
– Отставной штурман Сурков, к вашим услугам.
Я ничем не рисковал, называя свое подлинное имя. И говорить я старался неторопливо, как можно правильнее – тем вынуждая и собеседника своего к медленной и плавной речи.
– Вы, должно быть, видели меня в наших представлениях?
Ага, подумал я, да тебе, голубчику, похвалы хочется!
– Видел и запомнил. Ваше место, господин Люциус, не в манеже, а в театре. В хорошем театре, в водевиле.
– Судьба моя связана с гимнастическим цирком, – высокопаро сообщил он. – Приехав в Вену, я начну ставить большую героическую пантомиму из времен Бонапарта. И сам исполню в ней роль.
– Вы, очевидно, умеете ставить спектакли?
– Да, умею. Я могу поставить трагедию Шиллера.
Тут во мраке, окружавшим все, связанное с латышскими плотниками, забрезжил луч света! И впрямь – они могли уговориться с Люциусом, чтобы он помог им поставить «Разбойников», поэтому и репетировали в цирке ночью!
Но я не подал виду и продолжал беседу:
– Вы очень хороший актер. Очевидно, вы и режиссер замечательный. Вы могли бы научить играть даже самых неопытных и необразованных людей.
Люциус расхохотался.
– Именно это я и пытался сделать, но обстоятельства были против. Господин де Бах платит хорошо, но я в Риге заработал мало – я рассчитывал, что мы начнем репетировать пантомиму, тогда я заработал бы больше. Но я только выходил на манеж и делал репризы. Меня попросили помочь начинающим артистам, это было вроде домашнего театра, я согласился. За очень скромное вознаграждение! Я просто не мог отказать! Они приходили по вечерам в цирк – после того, как кончались репетиции наездников и дрессировщиков. Жаль, что я не довел дело до конца. Но еще одна встреча с ними у меня все же будет – до отхода судна я успею немножко поучить их.
– Вы ждете своих друзей? – в восторге спросил я.
– Да, они обещались быть к полудню. Благодарю вас, господин Сурков, за любезные слова. Я буду помнить их долго.
Это означало, что он хочет сейчас со мной распрощаться. А поспешность объясняется просто – видимо, он уже заметил приближающихся «друзей».
– А я буду долго помнить гимнастический цирк господина де Баха, – честно и от всей души отвечал я. – Счастливого пути!
На том мы и раскланялись. Я прошел несколько в сторону эспланады, обернулся – так точно! К цирковым ступенькам шел небольшой отряд плотников – человек с десяток, все в серых кафтанах, подпоясанных домоткаными кушаками, в кожаных постолах, круглых черных шляпах, с топорами и прочит прикладом. Все они были молоды, некоторые – бриты, другие – с короткими бородками, и все при этом стрижены под горшок – довольно длинные светлые волосы бойко торчали из-под шляп. Будь такие волосы на голове у светской дамы, их бы называли золотистыми, ну а плотнику таких комплиментов не положено.
Я беззвучно выразился в стиле боцмана, которых школит неловких новичков. О, если бы со мной был сейчас Гаврюша! Но верного моего помощника Яшка уже воротил в лавку и, сдается, привязал там крепчайшей веревкой – чтобы бедняга не помчался в порт прощаться с Клариссой.
Плотники окружили Люциуса, они явно его о чем-то просили, и он, встав, вошел в опустевший цирк, они – следом.
Тут-то я и ужаснулся. Что, коли Штерн прав и кто-то из этих крепких парней – посланец? По непонятной причине он не смог забрать драгоценности до той страшной ночи, а потом – потом плотники, чего-то насмерть испугавшись, скрылись не только из цирка, но даже из самой Риги.
А у меня даже не было пистолетов…