Опасные гастроли

– Право, легче будет!

Мы убрались из цирка и направились прямиком в Московский форштадт к Яшке Ларионову.

Как известно, во всякой лавке есть задние комнаты. В той его лавке, что находилась в Гостином дворе (после пожара он был отстроен заново и стал еще лучше), нас усадили за небольшой стол, дали нам бумагу и перья. Я писал, Гаврюша подсказывал. И получилось примерно вот что.

«В ложной тревоге виновны:

любители Шиллера;

похитители девицы и лошадей…»

Тут Гаврюша высказал дельную мысль: могло быть и так, что девицу похитил один человек, а лошадей увел вовсе другой. Совпадение неслыханное – чтобы в одну ночь два не знающих друг о друге злоумышленника замыслили нападение на цирк и грабеж. Но отчего бы и нет? Похитителей девицы и похитителей лошадей мы разнесли по разным строчкам. Затем вписали убийцу, о котором, как и о его жертве, ничего не знали, – он тоже мог, заметая следы, крикнуть о пожаре.

Список этот был нужен, чтобы подступиться к более серьезному вопросу: если мой племянник Ваня пропал в эту ночь, то куда же он подевался?

– Помяните мое слово, де Бах знает, где он, – сказал Гаврюша. – Может статься, он что-то видел, что ему видеть не след, и потому господин директор решил его спрятать.

– Уж не по приказу ли господина директора подняли суматоху?

– Для чего ему самому у себя уводить лошадей?

Дело представлялось совершенно загадочным.

В комнату заглянул Яшка. Я первым делом похвалил Гаврюшу, а затем рассказал о пропаже племянника.

– Говорите, де Бах его где-то скрывает?

– Предполагаем, Яков Агафонович.

– А не в гостинице ли он сидит? Ваш директор, я чай, нанимает лучшие номера в «Петербурге», ему это удобно – напротив замка, со всеми чиновниками можно прямо на площади раскланяться и приглашение в ложу всучить.

– Логично, Яша! – воскликнул я. – А как туда пробраться?

– Вы, господин Сурков, где теперь находитесь? – загадочно спросил Яшка.

– Как где? В Гостином Дворе.

– А точнее?

– В Московском форштадте.

– А еще точнее?

– В Риге, что ли?

– В русской Риге, батюшка! Там, за рвом и валом, Рига немецкая, а тут – русская. И мы друг за дружку держимся. Гаврюша, нужно узнать, у кого сынок или дочка в «Петербурге» служат. Беги.

Бегал он, надо сказать, довольно долго – настало время запирать лавку. Мы с Яшкой лениво вспоминали дела давно минувших дней, как удачно выразился сочинитель Пушкин. Наконец Яшка отправил меня в знакомый трактир и сам туда вскоре пришел.

Стряпали в этом трактире просто – никаких тебе маккарони с пармезаном, зато щей нальют миску – так в этой миске ложка стоит. Коли уха – так тройная, коли расстегай к ней – так непременно в дырочке, оставленной сверху, виден кусок налимьей печенки. Там и отыскал нас Гаврюша.

Яшка был прав, только в одном ошибся – не чей-то сынок или дочка, а наоборот, отец одного молодца, служившего у него на складе, трудился в «Петербурге» истопником. Хоть и лето, а работа найдется – на кухне топятся печи, нужно дрова в опустевший подвал завозить и складывать, трубочистов нанимать – не зимой же их посылать на крыши со щетками и проволочными шарами, коли какая печка испортилась – привести печника да за ним присмотреть. Конечно, служили там и другие жители Московского форштадта, но Гаврюша первым нашел именно этого деда. И мы отправились к нему – по-свойски просить о помощи.

Опять пришлось плестись заковыристыми рижскими улочками. Будь я живописцем – пришел бы от них в восторг. Но я морской офицер в отставке, и для меня лучший в свете город – Кронштадт, где ни одного кривого переулка не сыщешь, все улицы ровны, все углы – прямые, и во всем чувствуется единый хорошо продуманный план. Разве что в Летнем саду дорожки загибаются, ну так на то он и сад.

Оказалось, де Бах действительно поселился в «Петербурге», снял хороший номер для себя с супругой, второй – для старшего сына с невесткой, третий – для двух младших сыновей, четвертый – для лучшего наездника своей труппы и своего почти что родственника – его старший брат женат на дочке де Баха. То есть, место, где спрятать Ваню, имелось в избытке. Оставалось понять – для чего цирковому директору его прятать.

В разведку с почтенным дедом Перфилом Игнатьевичем отправился Гаврюша – он, помогая старику, выглядел бы куда натуральнее, чем я. Меня оставили в тесной и темной каморке, где зимой ночевал истопник. Я уселся на топчан, делать было нечего, я стал клевать носом. В мои годы нужно высыпаться, а я прошлую ночь провел весьма бурно. Наконец я улегся и задремал.

Примерно через час явился Гаврюша с докладом.

– Директорская супруга с утра из номера не выходит, еду и питье ей туда носят, – сказал он. – Старший сынок, надо думать, в цирке, а его женка тоже дома сидит, к свекрови не ходит, чего-то они не поделили. И ей также все в номер носят. Горничная у них одна на двоих, взад-вперед бегает. Там, где младшие живут, никого нет, заперто. А может, и есть, только сидит уж очень тихо. И там, где наездник живет, тоже тихо.

– Стало быть, Ваня может прятаться в одном из четырех номеров? – уточнил я.