Я слегка трясу головой, пытаясь прогнать неприятные мысли. Хватаюсь за стакан с соком и залпом его осушаю.
Спокойно, спокойно. Ломакин просто так выразился. Да, конечно, он же не может знать про личную жизнь Ярослава. И хорошо, что не знает. А то бы я тут не стояла.
— А когда док будет готов, его увидят только в администрации президента? — осторожно уточняю.
— Нет, он пройдет по всем ведомствам. Администрация будет финальной точкой.
— Но тогда ведь высока вероятность его утечки, — замечаю. — Разве президентские реформы могут быть обнародованы раньше времени?
— На доке будет гриф секретности. Но а если все-таки куда-то сольется, то я не завидую Никольскому, — на этих словах Ломакин снова смеется.
Я понимаю, что сейчас Глеб мне больше ничего не скажет. Не потому что не хочет, как раз очень даже хочет насолить Ярославу, а потому что ничего не знает. Документа еще нет. Но до конца декабря остается не так уж и много времени.
— Глеб, — переминаюсь с ноги на ногу, испытывая легкое волнение.
Ломакин смотрит на меня, вопросительно выгнув бровь.
— Мы могли бы с тобой как-нибудь поужинать в Москве?
Опять смеется.
— С такой прекрасной девушкой, как ты, с удовольствием!
— Тогда спишемся… А я уже пойду.
— Приятного вечера, — и он сам ко мне наклоняется и целует в щеку. — Мое имя ведь нигде не будет фигурировать? — спрашивает на ухо.
— Конечно. Я не раскрываю своих источников.
Его рука опускается на мою талию и слегка поглаживает, отчего по телу проходит неприятная волна раздражения, и мне хочется поежиться.
— Увидимся в Москве, Алена.
Ломакин уходит от меня в глубь ресторана, а я тороплюсь вытереть щеку после его губ. Появляется дикое желание умыться с мылом.
Напоследок еще раз оглядываюсь по сторонам. Батурин из «Новостника» отжимает замминистра энергетики. Зубахина из «Комсомольца» тоже с кем-то разговаривает. Ее собеседник стоит ко мне спиной, поэтому не могу узнать, кто это.
Завтра предстоит еще один тяжелый рабочий день, а потом семичасовой перелет в Москву, поэтому я решаю уйти с вечеринки. Вряд ли мне здесь кто-то скажет больше Глеба.
Уже в номере, забираясь в кровать, я получаю сообщение от Ярослава.
Несколько секунд раздумываю, что ему ответить.
Завожу будильник на раннее утро и с чувством того, что все делаю правильно, проваливаюсь в сон.
Глава 49
Я с грохотом опускаю крышку ноутбука и валюсь на нее лбом вниз. Вчера вечером мы вернулись из Китая, а сегодня мой конкурент Дима Батурин из «Новостника» написал статью о том, что мне было известно, но я не написала. Для таких ситуаций в журналистской среде есть специальное слово: просос. Когда ты о чем-то знаешь, но не успеваешь написать, потому что тебя опередил конкурент, — это называется «прососать».
В редакцию я захожу с чувством, будто направляюсь на казнь. В уголке нашего отдела еще никого нет. Но не на долго. Когда я вбиваю пароль своей учетной записи, хлопает дверь ньюсрума, и в мою сторону направляются шпильки Яны. Их стук словно забивает гвозди в крышку моего гроба.
— С возвращением, — Яна швыряет на мою клавиатуру газету «Новостник», на первой полосе которой красуется статья Батурина. — Как прокатилась?
Плюхается на кресло, разворачивается ко мне и принимается расстегивать пуговицы на пальто. Я вжала шею в плечи и боюсь пошевелиться.
— Как Пекин? Как погуляла? — сочится из нее сарказм.
Яна стягивает пальто и закидывает ногу на ногу, сверля меня злым взглядом.
— Да, я прососала, — признаюсь виновато. — Ну а с кем не бывает?