Опавшие листья (Короб первый)

Се - лев, а се - человек - после Вольтера, Руссо, после Паскаля, Монтеня, после Гизо, Тьери, Араго...

* * *

В "социальном строе" один везет, а девятеро лодырничают...

И думается: "социальный вопрос" не есть ли вопрос о девяти дармоедах из десяти, а вовсе не в том, чтобы у немногих отнять и поделить между всеми. Ибо после дележа будет 14 на шее одного трудолюбца; и окончательно задавят его. "Упразднить" же себя и даже принудительно поставить на работу они никак не дадут, потому что у них "большинство голосов", да и просто кулак огромнее.

* * *

Любовь подобна жажде. Она есть жаждание души тела (т. е. души, коей проявлением служит тело. Любовь всегда - к тому, чего "особенно недостает мне", жаждущему.

Любовь есть томление; она томит; и убивает, когда не удовлетворена.

Поэтому-то любовь, насыщаясь, всегда возрождает. Любовь есть возрождение.

Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь - это всегда обмен - души-тела. Поэтому, когда нечему обмениваться, любовь погасает. И она всегда погасает по одной причине: исчерпанности матерьяла для обмена, остановке обмена, сытости взаимной, сходства-тожества когда-то любивших и разных.

Зубцы (разница) перетираются, сглаживаются, не зацеп-. ляют друг друга. И "вал" останавливается, "работа" остановилась: потому что исчезла машина, как стройность и гармония "противоположностей".

Эта любовь, естественно умершая, никогда не возродится...

Отсюда, раньше ее (полного) окончания, вспыхивают измены, как последняя надежда любви: ничто так не отдаляет ицу) любящих, как измена которого-нибудь. Последний еще не стершийся зубец - нарастает, и с ним зацепливается противолежащий зубчик. Движение опять возможно,,' е СТЬ, _ сколько-нибудь. Измена есть, таким образом, самоисцеление любви, "починка" любви, "заплата" на изношен-ное и ветхое. Очень нередко "надтреснутая" любовь разгорается от измены еще возможным для нее пламенем и образует сносное счастье до конца жизни. Тогда как без "измены" любовники или семья равнодушно бы отпали, отвалились, развалились; умерли окончательно.

* * *

...право, русские напоминают собою каких-то арабов, странствующих по своей земле...

И "при свете звезд поющих песни" (литература). Дело все не в русских руках.

* * *

Почтмейстер, заглядывавший в частные письма ("Ревизор"), был хорошего литературного вкуса человек.

Раз, лет 25 назад, я пошел случайно на чердак. Старый чемодан. Поднял крышку - и увидел, что он до краев набит (в конвертах) старыми письмами. Сойдя вниз, я спросил:

- Что это?

- Это мои (ко мне) старые письма, - сказала женщина-врач, знаменитая деятельница 60-х годов.

Целый чемодан!

Читая иногда письма прислуге, я бывал поражен красками народного говора, народной души, народного мировоззрения и быта. И думал: - "Да это литература, прекраснейшая литература".

Письма писателей вообще скучны, бесцветны. Они, как скупые, "цветочки" приберегают для печати, и все письма их - полинявшие, тусклые, без "говора". Их бы и печатать не стоило. Но корреспонденция частных людей истинно замечательна.

Каждый век (в частных письмах) говорит своим языком. Каждое сословие. Каждый человек.

Вместо "ерунды в повестях" выбросить бы из журналов эту новейшую беллетристику и вместо нее...

Ну, - печатать дело: науку, рассуждения, философию.

Но иногда, а впрочем, лучше в отдельных книгах вот воспроизвести чемодан старых писем. Цветков и Гершензон много бы оттуда выудили. Да и "зачитался бы с задумчивостью" иной читатель, немногие серьезные люди...

* * *

Приятно стоять "выше морали" и на просьбы кредиторов по-наполеоновски размахнуться и гордо ответить: "Не плачу". Но окаянно, когда мне не платят; а за "ближними" есть должишки. Перебиваюсь, жду. Не знаю, как выйти из положения: в мелочной задолжал. Не обращаться же к приставу, хоть и подумываю.

(философия Ницше).

* * *

Да, я коварен, как Цезарь Борджиа: и про друзей своих черт знает что говорю. Люблю эту черную измену, в которой блестят глаза демонов. Но ужасно неприятно, что моя квартирная хозяйка распространяет по лестнице сплетни, будто я живу с горничной, - и дворники "так запанибрата" смотрят на меня, как будто я уже и не барин.

Я барин. И хочу, чтобы меня уважали как барина.

До "Ницшеанской свободы" можно дойти, только "пройдя через барина". А как же я "пройду через барина", когда мне долгов не платят, по лестнице говорят гадости, и даже на улице кто-то заехал в рыло, т. е. попал мне в лицо, и, когда я хотел позвать городового, спьяна закричал:

- Презренный, ты не знаешь новой морали, по которой давать ближнему в ухо не только не порочно, но даже добродетельно.

Я понимаю, что это так, если я даю. Но когда мне дают?..

(тоже философия).

* * *

Рцы точно без рук и без ног. Только голова и живот.

Смотрит, думает и кушает.

Ему приходится "служить". Бедный. На службе в контроле он мне показал из-под полы великолепные "пахитоски":

- Из Испании. От друга. Контрабанда.

Потом я таких нигде не встречал.

На обеде с Шараповым и еще каким-то пароходчиком я услышал от него замечательное выражение: "вкусовая гамма" (что после чего есть).