Операция «Эпсилон»

Отсчёта больше не было, сирены выли безостановочно. В подвальных помещениях воцарилось безмолвие и ощутимое напряжение. Вот-вот будет взрыв. Может быть, очень далеко, километрах в двадцати или в пятидесяти, а может взрыв уже произошёл, только не донеслись сюда его характерные эффекты. Но обязательно сокрушится и эта тишина, и весь мир. Только плач нескольких младенцев и жалостное хриплое мяуканье кошки…

Вот! Секунду нарастал гул… Нарастал секунду гул и…

Содрогновение! Под кем-то подломился деревянный ящик, загудели трубы, качнулись кабели и тусклые лампочки под потолком. Раздались испуганные крики.

Гул быстро укатился куда-то вдаль. Через три-четыре секунды стало тихо. Смолкли на улице сирены оповещения. Затем лампочки вдруг стали гореть ярче, заморгали… и погасли. Пыльная душная темнота воцарилась в убежище.

Спустя несколько секунд гул снова подкатил… Словно оживший колосс запустил гранитный шар по оргалитовой дорожке. Содрогновение… Шеренга кеглей разбита. Шар сбегает во мрак. Гул уносится…

Не успели люди сделать и трёх вдохов, как очередная судорога почвы и воздушного мрака заставила сжаться человеческую массу.

Если бы Ильяс осознавал сейчас происходящее, и если бы темнота была не такой густой, то он увидел бы, что большинство людей вокруг него зажмурились, прикрылись руками и как бы отворачивались от чего-то – так делает человек, не привыкший к громких звукам, перед выстрелом оружия или хлопушки, – но Ильяс не замечал этих деталей, поглощённый ожиданием неизвестности. Он не знал, что будет происходить дальше, но люди вокруг уже пережили первую атаку, и они знали, что это прокатились всего лишь сейсмические отголоски далёких взрывов, совершенно безобидные, но предвещавшие приход гораздо более страшного и опасного явления – ударной воздушной волны. И ударную волну люди будут пропускать через себя с открытыми от ужаса глазами.

И вот по прошествии ещё примерно дюжины секунд раздался оглушающий грохот. Грохот, от которого качнуло здание и словно сдвинуло воздух в помещениях подвала. Задрожал пол и стены, загудели трубы металлическим тембром, раздался скрежет, треск, звон, хруст. С одной стороны здания из нескольких вентиляционных отверстий вылетели матерчатые затычки, вставленные перед атакой. Звук сдавливал черепную коробку и вызывал острую головную боль. Он гасил у людей сознание.

Мощный громоподобный рокочущий звуковой вал, проносясь по обезлюдевшей земле, заставлял вибрировать всякий предмет, способный издавать долгий звук. Вал выдавливал стёкла в окнах домов и в вагонах новосибирского городского трамвая; разносил вдребезги огромные витрины офисных зданий, магазинов, ресторанов; гнул и качал уличные фонари и мачты антенн сотовой связи; крошил стёкла автомобилей, в которых была хотя бы одна трещина; изменял цвет неба и утюжил облака. Проносясь по скверам и паркам, он раздевал деревья и кусты – невиданное и впечатляющее зрелище: тысячи деревьев вздрагивали… и мириады листьев одновременно срывались с веток, и летели под углом к земле!

Теперь деревья стояли полуголые, а под ними землю покрывал жёлто-бурый листвяный ковёр!

В это время в сумраке подвала люди и животные вжимались в стены и вцеплялись друг в друга. Неосознаваемый крик сотен людей слился в продолжительный пугающий стон. Закричали женщины, закричали дети, которых матери прижали к себе. Подобно глиняному слепку, в который древнее божество вдохнуло душу, железобетонный каркас подвала обрёл внезапно полуразум – и новоявленное соборное существо подняло к воображаемому небу сотни пар расширенных от ужаса глаз и колыхнуло пыльный мрак многоголосым стоном. В эти минуты «Последний день Помпеи» Брюллова и «Крик» Мунка нашли вполне осязаемое и объёмное воплощение не только в подвале новосибирской многоэтажки, но и в тысячах и тысячах других мест большой страны – России.

После первой мощной звуко-воздушной волны пронеслась вторая, сравнимая по силе, затем был ещё грохот и сотрясения от акустических ударов… но постепенно стало тихо. Наступившая тишина ощущалась как глухота. Впрочем, от земли и стен исходил какой-то едва заметный гул, природу которого было невозможно определить, – наверное, всё-таки это был звуковой фантом, порождаемый ошеломлённой нервной системой. С улицы доносилось яростное верещание автомобильных и магазинных сигнализаций, но в сознание оно пока не проникало.

Несколько минут люди находились в некоем помутнении сознания. Плакали младенцы, но матери слабо реагировали на их крик, оставаясь почти без движения. Но вот один за другим послышались голоса матерей, успокаивающих своих детёнышей. Сначала они были тихие, едва слышным шёпотом, но постепенно становились громче, привлекали к себе внимание других людей. Тёмное пространство оживало, материализовывалось в звуках. Всё больше голосов включалось в общий шум. Человеческая речь постепенно удлинялась – от отдельного слова или просто вздоха, до молитвенных фраз, а то и шутливых высказываний. Люди делились переживаниями, и каждый в отдельности, усваивал одну общую мысль: «Я живой».

***