Едва я смирилась с тем, что никогда больше не увижу своего сыночка, как нас с Миклошем стал терзать страх за свое собственное будущее, судьбу нашего младшего сына, невесток, внука и внучек. Разделавшись с окруженными на украинской равнине войсками, русские начали обкладывать Венгрию со всех сторон, будто охотники вываживающие притаившуюся на лежке волчью стаю. Повсюду цепочки красных флажков, охотники на номерах и задыхающиеся от ярости своры псов-волкодавов. Сначала нам казалось, что от ярости большевистских армий нас защитят горы, где хорошо держать оборону, но чем дальше фронт загибался на юг, тем очевиднее становилось, что этот забор однажды закончится. Так и произошло. Две русских танковых армии проникли к нам на задний двор через враждебную нам и Германии территорию Сербии и со всеми удобствами устроились на исходных позициях для наступления.
С этой поры страх стал просто леденящим, костлявыми пальцами он хватал за горло, и, ложась вечером спать я не знала, проснусь ли я утром – ведь марсиане имеют привычку в любую погоду точно сбрасывать на свои цели бомбы ужасающе большого калибра. А мы с Иштваном как раз считали себя важной целью…
И тут, в самый разгар этого кошмара, в Будапешт живым вернулся мой многократно оплаканный и похороненный сын Иштван! Он вернулся оттуда, откуда не возвращаются – из места, ставшего синонимом царства мертвых. Я считала его погибшим, а он оказался жив… Я радуюсь его чудесному спасению и боюсь, как бы оно не обернулось окончательной погибелью, потому что мой сын вернулся не случайно, а только для того, чтобы донести до нас Послание от Повелителей Ада, лежащего по ту сторону Врат. У меня от одной мысли об этих людях подгибаются колени, а Иштван лично встречался с человеком, как брат-близнец похожим на Мефистофеля, жал ему руку и преисполнен к этому существу величайшего уважения, будто тот – не слуга Князя Тьмы, а сам Божий Посланец.
Но, как ни удивительно, именно та сила, от лица которой выступал наш Иштван, дала нам надежду на более-менее благополучное завершение этой злосчастной войны. При условии, если мы будем послушны, эта сила обещала не разрушать Венгрию и не подвергать ее тотальной советизации. Расспрашивая своего сыночка, как получилось, что он вернулся к нам с таким странным предложением, я с удивлением узнала, что, прежде чем господин Сталин написал письмо моему мужу, они вчетвером – Иштван, глава Советского Союза, посол русских из будущего и главный венгерский коммунист Эрнё Герё – долго, почти целую ночь, разговаривали, вырабатывая, как выразился мой сын, «политику партии по венгерскому вопросу». В результате мой сын стал если не коммунистом (до чего еще очень далеко), то уж точно правоверным сталинистом. В его глазах вождь русских коммунистов прочно занял место, которое в сознании нашего поколения занимал император Франц-Иосиф.
– Пойми, мама, – говорил мне Иштван, – большевизм теперь уже совершенно не тот, что был двадцать лет назад. Взявшись за построение своего государства, коммунисты были вынуждены избавиться от всех своих разрушителей до основания. Построенное господином Сталиным государство, если его рассматривать не через прицел, а вблизи, выглядит ничуть не более экзотично, чем венгерское королевство, в котором по воле моего отца нет и никогда не будет короля.
От этих околополитических вопросов к моему горлу снова подкатил безотчетный страх. Да, соглашение с большевиками и их покровителями-марсианами спасет венгерский народ от немедленного физического истребления – но не получится ли так, что мы сами, своими руками, отдали свою Венгрию во власть ужасающей большевистской тирании? Ведь то, что хорошо для диких русских, еще не изживших свою древнюю византийскость, вызывающую в них желание поклоняться перед ужасающими тиранами, может оказаться плохо для цивилизованных европейских народов.
– Не говори глупостей, мама! – строго сказал мне Иштван, когда я напрямую задала ему этот вопрос, – русские цивилизованны не менее чем венгры, а может быть, даже и более, потому что им никогда не придет в голову ставить себя над другими народами. Если бы сто лет назад русскому царю вздумалось не возвращать мятежную Венгрию австрийскому императору, а присоединить ее к своей державе, то сейчас мы с тобой не представляли бы, как можно жить иначе, чем в огромном государстве, простирающемся от предгорий Альп и Адриатического моря до мрачных скал Камчатки, о которые бьются седые волны Тихого океана. Если бы русские захотели, они бы проглотили всю Европу как праздничный пирог. Там, где привольно и без утеснений разместились две сотни самых разных народов, хватило бы места и для еще двух десятков различных наций.