Операция «Яростный полдень»

После этих слов я поняла, насколько изменило моего сына знакомство с русскими из будущего. Раньше он пытался спрятать голову в песок, не желая признавать очевидного, а когда это очевидное само полезло в глаза и уши, он сбежал на войну, лишь бы не видеть ужасающего конца, который неизбежно должен стал бы итогом необдуманной политики моего мужа. Зато теперь он прямо смотрел в лицо неизбежному, стремясь найти в нем не только отрицательные, но и положительные черты.

– Пойми, мама, мир необратимо меняется, – сказал он мне, – и в ходе этих изменений мелкие государства, в том числе и в Европе, утрачивают свою субъектность. Вот даже перед этой войной в Европе весь спектр вооружений, необходимых для современной войны, могли производить всего пять стран из двух десятков. Первоклассное оружие производили такие большие державы как Советский Союз, Германия и Великобритания, а Франция и Италия оказались вооружены уже несколько хуже. Остальные, в том числе и Венгрия, были вынуждены питаться объедками с чужого стола, зачастую просто несъедобными. Прошли времена, когда кузнец в кузнице при замке мог при помощи молота и бранных слов изготовить все, что может потребоваться его господину. Чем дальше развивается человечество, тем более успешными оказываются крупные формы организации общества, а мелкие страны вынуждены идти к ним в услужение или вовсе исчезать с карты мира. Скоро дойдет до того, что все необходимое для своего существования сможет производить только страна, население которой насчитывает несколько сотен миллионов человек. Даже мечтать о таком для Венгрии вредно и бессмысленно: наш отец путем невероятных усилий, изворотливости и хитрости сумел расширить территорию Венгрии – но это предел, за которым снова последует сжатие. А все дело в том, что на большей части новообретенных земель проживает враждебное нам славянское и румынское население, считающее венгров угнетателями. И неважно, что до восемнадцатого года эти земли входили в состав венгерского королевства – ведь угнетателями нас там считали и тогда.

– А что русские? – сказала я. – теперь понятно, что они победят в этой войне и установят свою власть на большей части Европы – так разве они не будут считаться угнетателями различными европейскими народами? Я боюсь, сын, что? оказавшись в рабстве у жестоких деспотов, мы еще однажды пожалеем о том, что в силу своего миролюбия остались жить, а не пали в жестоком бою.

– Успокойся, мама, – ответил мне Иштван, – русские совсем не деспоты. По крайней мере, они лучше англичан или тех же немцев, которые видят в нас не живых людей, а объекты для манипуляций. Гитлеру наша Венгрия нужна была только для похода на Восток. Как только надобность в ней отпала бы, венгров провозгласили бы недочеловеками, чтобы отдать их движимое и недвижимое имущество самопровозглашенной расе господ. И примеров такому отношению к малым и слабым в Европе – великое множество. Достаточно вспомнить, как Испания вела себя в своих голландских владениях, а Великобритания – в несчастной Ирландии.

– И что же, ты думаешь, что русские, ворвавшись в Европу, будут вести себя как-то по-иному? – спросила я. – Ведь они теперь победители, высшая раса, которой покровительствует сила неодолимой мощи, и для них нет ничего невозможного…

– Знаешь, мама, – ответил мне Иштван, – большую часть времени, прошедшего с моего ранения и плена и до сего момента, я провел как раз там, где эта сила свила себе гнездо в нашем мире. Я встречался как с самими русскими из будущего, так и с людьми, оказавшимися в сфере их влияния. И это были не только подданные господина Сталина, которым любить дальних родственников из будущего заповедано самой судьбой. Мой сиделкой и собеседницей все время, начиная с момента, как я пришел в себя, и до выписки из госпиталя была немецкая девушка Паулина – она также необратимо изменилась под влиянием русских из будущего. Из элитной генеральской проститутки с дипломом бакалавра философии через девять месяцев жизни среди них она чудесным образом захотела получить профессию врача, потом уехать в Сибирь будущего и выйти замуж за настоящего русского мужика с топором в одной руке и ружьем в другой. А все потому, что в ней с самого начала видели не врага, а запутавшегося и страдающего человека, и многие люди приняли участие в ее судьбе, с истинно христианским терпением стремясь направить это падшее существо к лучшей жизни. Все, к чему прикасаются эти люди, меняется необратимо. Вот и наш мир уже изменился, только осознаем мы это не раньше, чем закончится война, будут разобраны руины, захоронены и оплаканы павшие и у людей появится возможность вздохнуть и осмотреться по сторонам.

– Скажи, Иштван, а каков он, этот мир будущего? – неожиданно для себя самой спросила я. – Он и в самом деле так ужасен, как говорит германская пропаганда?