Потом Хорти-младший сообщил собравшимся, и так уже изрядно шокированным, что ровно в одну минуту первого ночи, когда указ регента о прекращении боевых действий будет уже в силе, на авиабазе Ферихедь начнут совершать посадки российские военно-транспортные самолеты, доставляющие в Будапешт передовой отряд экспедиционного корпуса. Эта небольшая, но хорошо вооруженная часть обеспечит приличное поведение как местных венгерских фашистов-салашистов, так и небольшого германского контингента, сил СС, СД и абвера, расквартированных в венгерской столице. А иначе, мол, неизбежна попытка прогерманского государственного переворота, дабы заставить венгерскую армию сражаться с русскими до последнего солдата и мирного жителя.
Когда Иштван Хорти говорил о «русских военно-транспортных самолетах», в головах у венгерских летчиков крутились образы чего-то похожего на германский «юнкерс-52» или американо-советский Си-47/Ли-2 – что-то двухмоторное, компактное, вместимостью от двенадцати до восемнадцати пассажиров. Поэтому вид заходящего в свете фар на посадку огромного Ил-76 произвел на местных венгерских аборигенов шокирующее впечатление. Воистину настоящий воздушный корабль, сравниться с которым в этом мире ничто не могло. А уж когда с откинувшейся грузовой рампы на летное поле стали выгружаться подчеркнуто щеголевато экипированные и до зубов вооруженные солдаты двух первых рот пехотного батальона, которому предстояло взять под охрану аэродром и окрестности – тогда-то у «публики» и вовсе отвисли челюсти: настолько наблюдаемая картина не походила на описываемую предвоенной венгерской пропагандой типичную «Красную Армию».
Но это были еще не солдаты экспедиционного корпуса, а бойцы передовой части Венгерской Народно-Освободительной Армии, сформированной из политэмигрантов, бойцов интербригад и недавних военнопленных, прошедших тщательный отбор. С этим же рейсом прибыл фельдмаршал-лейтенант Бела Миклош, назначенный комендантом плацдарма. Не успел первый самолет разгрузиться, как на полосу приземлился следующий самолет, доставивший вторую половину передового батальона. А дальше пошел круговорот бортов в природе: самолеты садились, извергали из себя БТРы, грузовые автомобили и солдат, после чего снова поднимались в небо. К трем часам ночи на аэродроме был уже сформирован ударный кулак, а в расположенном в шестнадцати километрах Будапеште об этом знали только те люди, которых поставил в известность лично венгерский диктатор Миклош Хорти. Наконец, около четырех ночи, с последним рейсом в Ферихедь прибыл главный актор этой ночи господин Иванов и… все. От венгерской секции Коминтерна никто не прибыл, хотя ожидалось, что Сталин пришлет в Венгрию своего наместника, который примет всю полноту власти у регента Миклоша Хорти.
А дело в том, что кандидатуры всех находившихся в Москве высокопоставленных венгерских коммунистов советский вождь забраковал на корню. Ни Имре Надь, ни Эрне Герё, ни тем более Матьяш Ракоши не соответствовали высокой роли первого руководителя Народной Венгерской Республики. Говорят, читая доставленную из будущего историю Венгерского восстания 1956 года и комментарии специалистов из будущего, проводивших параллели между этим событием и цветными революциями конца двадцатого-начала двадцать первого веков, лучший друг советских физкультурников угрюмо ругался по-грузински, что считалось у него высшим признаком душевного волнения.
Если бы было возможно, товарищ Сталин воскресил бы покойного Хрущева, который своим волюнтаризмом довел социалистическую систему до таких потрясений – но только для того, чтобы с особой изобретательностью изничтожать его снова и снова. Шестьсот шестьдесят шесть казней ему будет мало, блудливому коту. Впрочем, нетоварищ Хрущев был ему уже недоступен, да и нетоварищей Матьяша Ракоши с Имре Надем можно было казнить не больше одного раза. А вот товарищ Эрне Герё, не обладающий ни достаточным уровнем интеллекта, ни необходимой руководителю харизмой, был не больше чем функционером-исполнителем – в чем вождь окончательно убедился, когда при его участии разрабатывал окончательное решение венгерского вопроса. На вторую-третью роль такой человек подходит, а вот на первую – уже нет.
В результате придирчивой сортировки венгерской кадровой обоймы, с выбрасыванием гнилья в мусорную корзину с надписью «НКВД», была выбрана кандидатура неожиданная для местных, но вполне предсказуемая для выходцев из двадцать первого века. Когда о выборе советского вождя узнал товарищ Иванов, он сказал, что если кто-то из местной камарильи и способен сделать дело так, как требуется, то это только он, и никто другой. А поскольку находился этот человек не в Москве, в уютных коминтерновских кабинетах, а прямо в Будапеште, на подпольной работе, в окружении жестоких врагов – то и встреча с ним должна была состояться немного позже.