Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

В начале 1945 года у Присциллы Грин Даффилд родился ребенок, и Оппенгеймеру понадобилась новая секретарша. Гровс предложил на выбор несколько опытных кандидаток. Оппенгеймер отвергал их одну за другой, пока однажды не попросил перевести к нему Энн Т. Уилсон, симпатичную светловолосую голубоглазую девушку двадцати лет, которую Оппи приметил в вашингтонском офисе Гровса. «Он [Оппенгеймер] остановился у моего стола — прямо у двери в кабинет генерала, и мы поговорили, — вспоминала их первую встречу Уилсон. — Я буквально проглотила язык — передо мной стояла легендарная личность, и частью легенды были слухи о том, что все женщины в его присутствии теряют дар речи».

Польщенная Уилсон согласилась переехать в Лос-Аламос. Перед самым отъездом начальник контрразведки Гровса Джон Лансдейл предложил ей сделку: он пообещал платить 200 долларов в месяц, если Энн каждый месяц будет присылать ему отчет о том, что наблюдала в кабинете Оппенгеймера. Шокированная Уилсон наотрез отказалась. «Я сказала ему, — потом рассказывала она, — Лансдейл, сделайте вид, что вы мне ничего не говорили». Гровс заверил ее, что после переезда в Лос-Аламос она будет служить одному Оппенгеймеру. После войны Энн узнала, — возможно, не удивившись, — что Гровс распорядился наблюдать за ней всякий раз, когда она покидала Лос-Аламос. Он, очевидно, полагал, что Энн Уилсон слишком много знала, чтобы оставлять ее без присмотра.

По приезде в Лос-Аламос новая секретарша обнаружила, что Оппенгеймер заболел ветрянкой и слег с сорокаградусной температурой. «Наш худющий, изможденный директор, — писала жена одного из физиков, — выглядел со своими горячечными глазами, красными пятнами на лице и беспорядочной щетиной как святой на портрете XV века». Вскоре после его выздоровления Уилсон пригласили на коктейль в доме Оппенгеймера. Хозяин смешал для нее один, потом второй знаменитый мартини. Девушка не успела привыкнуть к разреженному воздуху, и мощная смесь ударила ей в голову. Уилсон запомнила, как ее вели под руку в комнату, выделенную ей в общежитии медсестер.

Энн Уилсон была в восторге от своего харизматичного начальника и преклонялась перед ним. Тем не менее в свои двадцать лет она не испытывала романтического влечения к Оппенгеймеру, женатому мужчине, который был в два раза старше ее. И все же Энн была молода, умна и привлекательна — на «холме» поползли слухи о новой секретарше босса. Через несколько недель после прибытия в Лос-Аламос она начала получать розу в вазе, доставляемую из цветочного магазина в Санта-Фе каждые три дня. Загадочные розы прибывали без записок. «Я была совершенно обескуражена и по-детски носилась с вопросом: “Кто же этот тайный возлюбленный? Кто шлет мне прекрасные розы?” Я так и не узнала. Наконец кто-то сказал мне: “Есть только один человек, кто стал бы это делать, — Роберт”. Ну, сказала я, это просто смешно».

Как нередко бывает в маленьких поселках, вскоре распространились слухи, что у Оппенгеймера якобы интрижка с Уилсон. Она всегда это отрицала: «Должна вам сказать, что я была слишком молода, чтобы им заинтересоваться. Сорокалетний мужчина в моих глазах выглядел древним старцем». Слухи неизбежно дошли до Китти. В один прекрасный день она вызвала Уилсон на откровенный разговор и в лоб спросила, не строит ли она личные планы на ее мужа. Энн остолбенела, как пораженная громом. «Она не могла не заметить мое изумление», — вспоминала Уилсон.

В последующие годы Энн вышла замуж, Китти успокоилась, и между женщинами возникла длительная дружба. Если Роберта действительно влекло к Энн, то анонимные алые розы выглядят как подарок в его духе. Он был не из тех мужчин, кто первыми начинают действия на любовном фронте. По наблюдениям самой Уилсон, женщин тянуло к Оппенгеймеру как магнитом: «Он был настоящим дамским кавалером, — рассказывала Уилсон. — Я видела это сама и еще больше слышала». В то же время он оставался мучительно застенчивым и даже нелюдимым. «Он умел сопереживать, — говорила Уилсон. — В этом, мне кажется, и заключался секрет его популярности у женщин. То есть он как бы мог читать их мысли — мне об этом многие рассказывали. Беременные женщины в Лос-Аламосе говорили: “Роберт — единственный, кто нас понимает”. Он проявлял к людям воистину ангельское участие». И даже если его влекло к другим женщинам, Оппи сохранял верность в браке. «Они были невероятно близки, — говорил Хемпельман о Роберте и Китти. — Все свободные вечера он проводил дома. Мне кажется, Китти им гордилась, но хотела бы сама побольше находиться в центре внимания».