Оппенгеймеру был близок либеральный, антикоммунистический посыл конгресса. Окруженный в молодости коммунистами, Оппенгеймер теперь находился среди интеллигентов, растерявших иллюзии «легкомысленных попутчиков». Ему нравилась компания участников ежегодных заседаний, в которую входили писатели Стивен Спендер, Раймон Арон и историк Артур Шлезингер-младший. Роберт подружился с исполнительным директором конгресса Николаем Набоковым. Набоков, двоюродный брат писателя, был известным композитором и жил поочередно то в Париже, то в Принстоне. Он, без сомнения, знал, что конгресс получает финансирование от Центрального разведывательного управления. Знал об этом и Оппенгеймер. «А кто не знал, позвольте спросить? Этого никто не скрывал», – вспоминал офицер ЦРУ Лоуренс де Новилль, работавший в Германии. Когда весной 1966 года «Нью-Йорк таймс» вскрыла этот факт, Оппенгеймер вместе с Кеннаном, Джоном Кеннетом Гэлбрейтом и Артуром Шлезингером-младшим подписал адресованное редактору газеты письмо в защиту независимого характера конгресса и «честности его сотрудников». Они не пытались отрицать связь с ЦРУ. В том же году Оппенгеймер в письме Набокову заявил, что считает конгресс одним из «мощных, благотворных факторов влияния» послевоенной эпохи.
Со временем Оппенгеймер сделался более заметной звездой международного плана и стал чаще путешествовать по свету. В 1958 году он посетил Париж, Брюссель, Афины и Тель-Авив. В Брюсселе его и жену принимали члены бельгийской королевской семьи, дальние родственники Китти. В Израиле лично встречал премьер-министр страны Давид Бен-Гурион. В 1960 году Оппенгеймер приехал в Токио, где прямо в аэропорту репортеры забросали его вопросами. «Я не жалею, – мягко ответил он, – о своей причастности к техническому триумфу атомной бомбы. Не то чтобы я не чувствовал угрызений совести, но я не чувствую их сегодня вечером сильнее, чем вчера». Перевод этого неоднозначного высказывания на японский язык, должно быть, вызвал немалые трудности. Годом позже по приглашению Организации американских государств Роберт совершил турне по Южной Америке. Местные газеты вышли с заголовком «El Padre de la Bomba Atomica».
Лилиенталь, которого восхищал интеллект Оппенгеймера, был удручен тем, как складывается семейная жизнь друга. «Между блестящим умом Оппенгеймера и его неудобным характером, – писал он, – существует определенное противоречие. <…> Он не умеет ладить с людьми и особенно с собственными детьми». Впоследствии Лилиенталь безжалостно заявил, что Оппенгеймер «сломал» жизнь своим детям, «держал их на коротком поводке». Питер вырос застенчивым и в то же время очень чувствительным и умным молодым человеком. Он не желал иметь никаких дел с матерью. Фрэнсис Фергюссон понимал, что Роберт любил сына, и одновременно видел, что его друг не в состоянии защитить Питера от капризного нрава матери. В 1955 году Роберт и Китти отправили Питера, которому исполнилось четырнадцать лет, в школу имени Джорджа, элитный квакерский интернат в Ньютауне, штат Пенсильвания, в надежде, что напряженность в отношениях между мальчиком и матерью с расстоянием несколько ослабеет.
Кризис разразился в 1958 году, когда Роберту предложили на один семестр занять должность внештатного профессора в Париже. Он и Китти решили взять с собой Тони, которая училась в частной школе в Принстоне, а семнадцатилетнего Питера оставить в интернате. Роберт написал брату, что Питер изъявил желание погостить у Фрэнка на ранчо и попробовать найти работу на летний сезон в одной из туристических ферм Нью-Мексико. «Его дух все еще неуравновешен, – писал Роберт, – и я не берусь с очевидностью предсказать, что может случиться в июне».
Личная секретарша Роберта Верна Хобсон возмутилась: «Какая пощечина оставлять его одного. Он [Питер] невероятно восприимчив. Я полностью на его стороне». Хобсон высказала Роберту все, что об этом думает, но Китти уже приняла окончательное решение. Хобсон полагала, что разлука стала переломным моментом в отношениях Питера с отцом. «Наступило время выбора, – сказала Хобсон, – между Питером, которого он очень любил, и Китти. Она поставила вопрос ребром: или я, или он, и Роберт из-за обета, данного Богу или самому себе, выбрал Китти».
Глава тридцать девятая.
Роберт был очень кротким человеком. Я его обожала.