Оправдание Шекспира

Это поклонение золотому тельцу даже в христианском мире одержало верх над заповедью Христа не стяжать на земле богатств. Смею утверждать не будь в корне ошибочного поверья, что гуманист и блюститель рыцарской чести, автор «Гамлета» и «Тимона Афинского» был ростовщик и откупщик, прочно укоренившегося и в сознании и в подсознании, история западного мира пошла бы другим путем.

И еще: вот вы поклоняетесь великому писателю, размышляете о нем, ведете научные дискуссии, получаете за него титулы и звания (я имею в виду не заработок, а только духовные награды). И вдруг сознаете и точно для себя формулируете, что всю жизнь поклонялись человеку, «не рукоподаваемому» в благородном обществе. Это такое потрясение, что, подсознательно боясь его, вы будете всеми правдами и неправдами отстаивать миф, бежать от поиска истины, как черт от ладана. Но царапать-то душу эта заноза все равно будет.

Дайте волю воображению, представьте себе, что последние четыре столетия само собой разумелось – авторами гениальных ренессансных произведений с их влиянием на состояние умов, на тогдашнюю литературу, действительно были два живших одновременно великих англичанина – мыслитель и поэт, люди не только великого ума и таланта, но и величайших добродетелей, единственная разница между которыми: для одного (мыслителя) «истина – дочь времени», для другого (поэта) истина – дочь вечности. Редчайшее в истории человечества соединение – судьба столкнула на узеньком временном пространстве генияученого и гения-поэта, Учителя и Ученика, и произошла вспышка, давшая великое зарево. И подумайте, какое моральное и нравственное воздействие оказывало бы именно такое понимание авторства, впитываемое с молоком матери, со школьной и университетской скамьи, на духовное развитие цивилизации. Не надо было бы сопрягать, объяснять мистической природой гениальной одаренности несопрягаемое – жизнь сутяги, скорого на расправу, даже физическую, и ростовщика (называю вещи своими именами) с благородством, которым дышит (даже скабрезности шутов) все написанное Шекспиром.

Конечно, эти два сокрушительных воздействия мифа: появление подделок и влияние на моральные ценности – крайние случаи в спектре его воздействий. Еще надо сюда прибавить подсознательное, несознаваемое психическое давление. Оно, как мне представляется, являет себя в разных формах. Во-первых, человек привыкает довольствоваться, когда решает очередную обнаруженную загадку, приблизительным, в сослагательном наклонении, ответом, и прекращает научный поиск. Натянутый ответ постепенно, после многочисленных повторов и поддержанный другими умами, становится якобы истиной, от которой можно танцевать дальше. Так и строится миф, подобно коралловым рифам, приобретая равную прочность и красивость.

Второе воздействие: находясь в плену мифа, переводчик добавляет или опускает куски сюжетной информации (неосознанно!), ведомый своими представлениями, вскормленными мифом. Многие ошибки в переводах пьес и сонетов Шекспира именно такого свойства.

Когда господствует миф, плотно занавесив правду, переводчик поэзии, находясь в жестких условиях, вынужден чем-то жертвовать, и он жертвует тем, что, по незнанию, представляется ему не очень-то и важным, таким образом невольно сокрыв от читателя важнейшее послание автора.

ДЛИННОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. ФОРД И ОШИБКА В ПЕРЕВОДЕ

Замечательный пример того, какая помеха миф, – перевод Пролога к пьесе Джона Форда (1586-1639?) «Разбитое сердце». Форд был в приятельских отношениях с поэтами и драматургами шекспировского кружка, писал хвалебные послания – предисловия к пьесам: Уэбстеру, Шерли, Мэссинджеру и другим. Участвовал в сборнике «Jonsonus Virbius», изданном в память почившего в 1637 году Бена Джонсона. В 1634 году он публикует пьесу «Разбитое сердце» («The Broken Heart»). Пьеса заявлена в Регистр печатников 28 марта 1633 года, приблизительная датировка написания 1631-1633. Отдадим должное переводчику. Пролог написан изящно и стилистически соответствует оригиналу. Но в нем несколько ошибок, уничтоживших смысловой посыл Пролога.

Последние десять строк Пролога в переводе в смысловом отношении довольно темные. Можно спросить, причем здесь миф. При том, что миф блокирует поиск истины, убаюкивая сомнение. Даже если переводчик видит смысловую несообразность в своем переводе, ему не на что опереться, чтобы вникнуть в истинный смысл английского текста. Внутри последних десяти русских строк – между первыми шестью и последними четырьмя – нет смысловой связи. И переводчик даже не пытался ее создать – он не видит ее в оригинале, он ведь во власти представления, не подкрепленного фактами; понятие о том времени у него искажено влиянием лжеистины (мифа о Шакспере). Переводчик не зрит вокруг Форда ситуации, схожей с той, что заключена в сюжете пьесы. И, махнув рукой, позволяет себе дать читателю темный текст. Привожу первые две строки и последние десять.

Английский текст:

Our scene is Sparta. He whose best of art

Hath drawn this piece calls it The Broken Heart…