Оправдание Шекспира

Об издании сонетов 1609 года надо сказать еще одну важную вещь. Книги тогда украшались различными эмблемами, виньетками, заставками, полосками узоров, эти украшения печатались в начале книги, конце или обрамляли страницы. У каждого типографа был блок с собственной печаткой; картинка, иногда содержащая аллегорию, помещалась обычно на титульном листе. У «Сонетов Шекспира» 1609 года первую страницу венчает знаменитая заставка – две склоненные друг к другу заглавные буквы «А» – левая белая, правая черная.

У. Смедли, знаток книжных эмблем, исследовав историю этой эмблемы, утверждает, что ею помечены все книги, к которым был так или иначе причастен Фрэнсис Бэкон. Эта виньетка украшает и Первое Фолио, и Библию 1611 года. Мне думается, это двойное «А» – сокращенное «аркана», что по-латыни значит «тайна».

Сонеты, относящиеся к Смуглой леди (мы к ним относим, как многие другие исследователи и переводчики, все сонеты, кроме бесспорных мужских: первых двадцати и тех, где обращение к мужчине выражено грамматически), наполнены самыми разными чувствами – от преданной любви до бешеной ревности. Соперников двое: первый – лучший друг (144), второй – поэт, чье поэтическое дарование Шекспир ставит выше своего (сонеты 76-86). Мы не знаем, действительно ли автор верил в измену: ревность застила ему здравомыслие.

Хейвуд и Форд пишут о том, что видят со стороны, Шекспир-Ратленд в пьесах и сонетах – что пережил или переживает сам. Начиная с первого десятилетия XVII века, точнее с «Гамлета», Шекспир становится «Звездой поэтов». После 1605 года он живет бурно, ярко, у него в замке постоянно бывают, как и при королеве Елизавете, самые разные гости. Его личная жизнь на виду у всех, в этом смысле он человек открытый; зато в своих пьесах, в отличие от Бена Джонсона, он себя основательно маскирует. О нем говорят, пишут, спорят.

Но для сегодняшних исследователей эта пора жизни Шекспира довольно темная.

Вот что пишет редактор и комментатор «Цимбелина» в издании «Арденский Шекспир» Дж.М. Нозуорти: «Хотя пьесы, написанные после 1600 года, имеют более личный характер, чем те, что были написаны раньше, Шекспир времени короля Иакова куда более анонимная и загадочная фигура, чем Шекспир елизаветинский. Мы знаем, что он писал пьесы до и, возможно, после 1611 года; знаем с достаточной степенью вероятности, какие это пьесы.

Порядок их написания несколько менее определен. И в силу того, что отсутствует абсолютно надежная хронология, мы не всегда можем установить истинные взаимоотношения пьес».

Вот в таком смутном состоянии находится представление шекспироведов о втором десятилетии творчества Шекспира. Подумайте, современники Шекспира, друзья, драматурги, доброжелатели и недоброжелатели все о нем знали: пятьдесят шесть поэтов, драматургов, юристов и просто друзей написали хвалебные стихи для «Кориэтовых нелепостей».

Панегирики убеждают, что Кориэт-Ратленд был фигурой и очень известной, и очень любимой многими. Не могли же они не отразить и в пьесах его диковинную жизнь. Да и сам он в сонетах и пьесах писал не столько о других, сколько о самом себе. Именно потому действие всех его пьес, кроме «Виндзорских проказниц», происходит далеко от Англии – так Ратленд маскировал себя. Он выводил себя в пьесах со всеми присущими ему качествами, хорошими, скверными, смешными, в ситуациях, которые суть аллегории его жизненных обстоятельств, стараясь понять себя, корни своих бед. Знавшие его современники узнавали его. А для нас он долгое время оставался за семью печатями.

Совсем по-иному рисовал себя в пьесах Бен Джонсон. Если Ратленд в силу характера и условий жизни смеялся над собой и сочувствовал себе, понимал и не понимал себя, то Джонсон сочинял себя или в виде поборника добродетели, искоренителя пороков, способного улучшить нравы, или доброжелателя, спасшего, казалось бы, непоправимую ситуацию.

Или осмеивал какой-то общественный с его точки зрения вывих. И он не скрывал, в каком персонаже вывел самого себя. Так что тут и гадать не надо.

Китс (1795-1821) писал в одном из писем: «Жизнь выдающихся людей – нескончаемая аллегория, и очень немногие глаза видят Тайну их жизни – эта жизнь, как Священное Писание, иносказательна – тайну, которую понять простым людям так же трудно, как ветхозаветную Библию. Лорд Байрон выразил себя, но без иносказания, а у Шекспира жизнь – Аллегория, его произведения к ней комментарии» [144]. Вот такую загадку загадал Шекспир всем творчески мыслящим людям.