Опыты цивилистического исследования

Статья посвящена недавним изменениям, которые были внесены в российское законодательство, регулирующее залог, и вступили в силу с 1 июля 2014 г. Автор детально исследует новый подход к вопросу приобретения залогодержателем права залога от несобственника в силу принципа добросовестности.

D. Kukshinov

Good Faith in the Origin of the Right of Pledge

The article is devoted to the recent amendments of the Russian pledge law, which entered into force on July 1, 2014. The author analyses in detail the new approach to acquisition of the right of pledge a non domino by a pledgee acting in good faith.

1. Допустимость установления залога несобственником

На протяжении многих веков в качестве не подвергаемого сомнению постулата частного права признавалось положение, согласно которому «собственность есть право безусловного пользования и распоряжения предметами»414

. Как афористично выразился Г. Дернбург, никакое иное право, кроме как право собственности, не предполагает «всю полноту власти, совместимую с законами, природой и правом»415. По мысли немецкого цивилиста, именно право собственности на вещь дает его обладателю право на отчуждение данной вещи416. Такого рода положения наводят на мысль, что распорядиться вещью может только то лицо, которое обладает на эту вещь наиболее полным по своему содержанию и неограниченным в той мере, в какой не нарушает права третьих лиц, правом – правом собственности. Отчуждение вещи лицом, не имеющим на нее права собственности, другому лицу является недопустимым исходя из известного еще римскому праву принципа nemo plus in alium transferre potest quam ipse habet

(«Никто не может передать другому большем прав, чем имеет сам».). Следование же данному принципу обеспечивается посредством признания недействительной сделки, направленной на распоряжение чужой вещью.

Вместе с тем такой на первый взгляд достаточно обоснованный подход, направленный на защиту потерпевших лиц, чье имущество было отчуждено незаконным путем без их на то согласия, в литературе подвергается серьезной критике. К. И. Скловский находит, что сфера приложения принципа nemo plus in alium transferre potest quam ipse habet еще в римском праве была иной, нежели запрет несобственнику заключить договор купли-продажи вещи и признание такого договора недействительным. В римском праве единственной обязанностью, которая лежала на продавце вещи, являлась обязанность передать покупателю лишь спокойное владение вещью, а не передать имеющееся у продавца право собственности на вещь417. Как отмечает Д. В. Дождев, «обязанность продавца состоит в том, чтобы передать покупателю определенную вещь – товар (merx

) – в спокойное владение (vacua possessio), а обязанность покупателя – в том, чтобы перенести право собственности на определенную сумму денег – уплатить цену (pretium)»418.

Таким образом, еще римское право, к которому и восходит большинство имеющихся в современном праве юридических конструкций, в том числе купля-продажа, исходило из того, что для заключения договора купли-продажи нет необходимости в наличии у продавца права собственности, поскольку продавец несет ответственность за обеспечение спокойного владения покупателя. За нарушение обязанности обеспечить спокойное владение, понимаемое как невозможность предъявления к покупателю требований о выдаче вещи (об истребовании вещи) ввиду того, что вещь на самом деле принадлежит другому лицу – действительному собственнику, римское право предусматривало ответственность продавца за утрату покупателем владения вещью (эвикция)419. Эвикция же, будучи ответственностью, возникающей из договора, не могла существовать, притом что договор купли-продажи, заключенный неуправомоченным лицом, является недействительным. Если же покупатель не терял владение по вине продавца, то само по себе отсутствие у покупателя права собственности также не могло служить основанием для признания договора купли-продажи недействительным.