Орангутан и Ваучер (сборник)

Иван Иванович присел рядом с циркачкой и, внимательно присмотревшись к ее глазам, вдруг обнаружил в них тот же самый красно-коричневый цвет и то же озлобленное напряжение, что и в глазах Артура Борисовича.

Дмитрий Павлович молчал.

Он был участником двух войн, но трупный запах даже фашистов вызывал у него скорбное угнетающее чувство.

Ему было жалко всех на свете, потому что он верил в Бога и ценил больше живых людей, чем умерших. Он знал, что где-то на свете существуют аукционы, где продают не только человекообразных, но и отдельные их органы, но относился к этому скептически. Теперь же предполагаемое стало очевидным, и он едва справлялся с мерзким чувством растерянности.

– Господи, помилуй, – перекрестился он, – я не знаю, что и сказать. Раиса Мартыновна – вы первая ласточка в наших местах. Кому же теперь верить, ежели свое руководство занимается Бог знает чем.

– А кто учил его?! – неожиданно встрял в разговор Иван Иванович.

– Вот именно! Ты думаешь, что я виновата во всем? Скажите ему, Дмитрий Павлович, что я, спасая невинных людей, совсем бескорыстно наказала этих двух мерзавцев.

– В этом-то и весь ужас, – неожиданно возразил Митусов. – Они насолили вам, но я вас тоже не могу понять. Я видел ваши фильмы и, надо сказать, был потрясен развратом. Ваня Сизарев совсем другой человек. Он скромный, покладистый, честный… И если бы не водка, то жил бы он богато, по-православному.

– Вы так считаете?! – удивилась Раиса Мартыновна.

– Я уверен…

– В таком случае вы глупец, извините за грубое слово. Именно над такими, как Иван Иванович Си-зарев, семьдесят четыре года издевались долбарисы и плоскодоны. А какими они были, ваши руководители, козе понятно.

– Извините, мадам, спасибо вам, конечно, за разоблачение этих негодяев, но чем вы лучше их?

– Я способна любить, дорогой мой. Это главное. Я привязываюсь к людям, как безропотная дворняжка. А мое киноискусство – это прежде всего бизнес.

– Для вас это бизнес, а для нас беда. От ваших фильмов наши дети становятся импотентами, наркоманами, убийцами, провокаторами…

– А вы хотите, чтобы они были комсомольцами?

– Я хочу, прежде всего, чтобы они ценили родителей и верили в Бога, – продолжал Митусов. – А вы, мадам, хоть и разоблачили этих двоих, но, по-моему, проповедуете совсем другое.

Рольмопсон и Тимур переглянулись, но продолжали внимательно слушать Митусова. Митусов неожиданно замолчал.

– Продолжайте, Дмитрий Павлович, продолжайте, – говоря эти слова, Раиса Мартыновна уже сняла с себя кофту и уже осталась в прозрачном бюстгальтере, прикрывавшем одни соски классической груди. – Дорогой мой, разве это тело может принадлежать только Богу и Церкви?! – с улыбкой, даже с какой-то грустной иронией своего превосходства тихо спросила она. – Вам, безусловно, известна крылатая фраза нынешних дермократов, простите, демократов, о том, что красота спасет мир. Кстати, кто автор этих слов? Если вы ответите на мой вопрос, то у меня будет к вам одно заманчивое предложение.

– Я, конечно, скажу вам, – смущенно ответил Митусов, – только прошу – не надо при мне раздеваться и принимать меня за тупого провинциала. Так какое у вас предложение?

– Нет-нет. Вы ответьте сначала.

– А если я скажу, что автор этих слов какой-нибудь Добыевский или Добытчиков, или вообще неизвестный Фантомас, но ни в коем случае не Достоевский, тогда что?

– Вы не лишены юмора, дорогой мой…

– Это единственное, что у меня осталось в связи с огромными переменами в обществе.

– В таком случае, у меня к вам предложение.

– Какое?

– Помогите мне обвенчаться.

– С кем?

– С Сизаревым.

– С Ваней или с его братом Леней? Раиса Мартыновна задумалась.

– Если сумеете – с обоими… И сразу… Для Лени я тоже найду работу.

– Это невозможно.

– Почему?

– Это противоречит законам православия. Тем более, один из них женат.

– Но я заплачу, дорогой мой, по-божески.

– Интересно бы знать, как это – «по-божески»?

– Я дам вам, дорогой мой, ровно столько, чтобы хватило на строительство храма в этой дыре. Если хотите, вы можете стать его настоятелем.

Дмитрий Павлович задумался, помрачнел.

– Нет, это невозможно, – тихо сказал он и помрачнел еще больше, вытирая платком вспотевшее лицо.

– Дорогой мой Дмитрий Павлович, я не сказала вам самого главного… Я жду от Ивана Ивановича ребенка… Если вы не верите, я могу показать справку о том, что я беременна.

– Нет, не надо. Я верю вам, Раиса Мартыновна, и потому еще больше удивляюсь, зачем вам вступать в брак сразу с двумя братьями?

Раиса Мартыновна нахмурилась, губы ее задрожали, глаза округлились как два золотых шара.

– Это отдельный разговор, – тихо сказала она. – Я бы не хотела говорить об этом в присутствии возлюбленного.

– Может, мне выйти?.. – сразу вспылил Иван Иванович и, резко поднявшись из-за стола, вышел в предбанник.

– Дмитрий Павлович, – тихо, почти шепотом продолжала циркачка, – Иван Иванович тяжело болен. Ему осталось жить лет десять, не больше.

Митусов закрыл глаза, подумал.

– Но согласится ли Леня на тайный брак?

– Я в этом не сомневаюсь… Ведь он, по всей видимости, бедный человек.