Орда (Тетралогия)

А гнусные лиходеи, в страхе оглядываясь, неслись к урочищу, нещадно погоняя коней. Успеют? Вряд ли...

Хотя нет... Вот один, самый шустрый, вырвался-таки... Уйдёт! Ах, уйдёт! Рванув из за спины лук, Баурджин наложил стрелу, прицелился, насколько это вообще возможно было сделать в быстро наступавшей тьме.

С воем дёрнулась тетива... Мимо! Чёрт побери! Однако... Однако и вражины впереди не было! Он свернул, свернул, заворотил на скаку коня... Почему? Зачем? Ведь путь в урочище был свободен! Хотя, конечно, если б лиходей не повернул столь резко, так непременно получил бы между лопаток стрелу. Впрочем, он и так, кажется, её не избёг. Нет, на этот раз выстрелил не нойон, а Керачу-джэвэ. Удачно.

Баурджин с усмешкой убрал в ножны саблю.

— Господин! — подскочив, доложил один из молодых воинов. — Там, в лесу, разбойничье логово. Мы взяли пленных.

— Пленных? — вскинул голову князь. — А ну, давай их сюда, взглянем.

Пленников оказалось четверо — все довольно молодые люди, одетые разве что не в рубища — такое впечатление, что разбойничья жизнь не была для них вольготной и не приносила особых доходов.

Не говоря ни слова, Баурджин окинул лиходеев презрительным взглядом и, повернувшись к своим, подозвал начальника караванной стражи:

— Вижу, вы уже успели разложить костры.

— Готовимся к ночлегу, господин наместник. Я уже распорядился выставить усиленные посты.

Князь спрятал усмешку — раньше нужно было шевелиться, глядишь, не потёрли бы проводника.

— А что с этими? — Керачу-джэвэ кивнул на пленных, освещаемых горящими факелами стражи и жёлтой тощей луной.

— С этими? — Баурджин ненадолго задумался. — А нет ли в лесу, поблизости, какого-нибудь развесистого дерева, дуба или граба?

— Есть! — улыбнулся начальник стражи. — Даже несколько, как раз на той полянке, что мы выбрали для ночлега.

— Ну, раз есть, — нойон мрачно качнул головой. — Так повесьте на них четыре петли.

— Господин, вы хотите...

— Делайте пока, что вам говорят, — холодно оборвал князь. — И приведите туда пленных.

— Слушаюсь!

Начальник стражи поспешно ретировался, и громкий голос его загремел на поляне. Баурджин спешился и, передав коня подбежавшим слугам, неспешно побрёл по краю горного кряжа, за которым — вот, почти сразу же — начинался лес. Тонкая полоска луны уныло повисла в небе, окружённая маленькими цветочками звёзд. Рядом, в лесу, гулко куковала кукушка, а где-то далеко за перевалом слышался волчий вой. Ветер стих с наступлением ночи, и Баурджин, неспешно шагая к поляне, наслаждался внезапно наступившим спокойствием. В лесу пахло сосновой смолой, хвоею и можжевельником, а ещё — почему-то — сеном. Да, верно, им выложили днище повозок...

— Пища готова, мой господин! — завидев нойона, подскочил один из слуг — юркий расторопный малый из какого-то захудалого кераитского рода. Оставить его при себе? Парень, кажется, довольно смышлён. Ладно, посмотрим.

Баурджин уселся у костра на тут же подставленный походный стул и недовольно поморщился:

— Что там ещё за вопли?

— Пленные кричат, господин наместник, — почтительно доложил какой-то молодой воин. — Видать, не очень-то хотят, чтоб их повесили.

Нойон усмехнулся — ну ещё бы, хотели. Встав, махнул рукой слугам, чтоб не шибко суетились, и направился к дубу, освещённому дрожащим пламенем факелов.

— Господин, господин! — увидав его, запричитали разбойники. — Пощади нас, пощади!

Молодые парни, совсем ещё дети... Нет, вот один — пожилой, точнее, средних лет. Кряжистый, сильный, матёрый с кудлатой, словно пакля, бородой. Ишь как глазищами зыркает — такой не запросит пощады, скорей, примет смерть.

Баурджин замедлил шаг, усмехнулся.

— А, лиходеи! Что верещите? — эти слова он произнёс по-тангутски, благо выучил сей язык ещё лет шесть назад, когда появился в Ляояне под видом беженца из Си-Ся. Си-Ся — или Си-Ся-го — «Западное государство Ся» — так именовалось царство тангутов, когда-то могущественное, а ныне существующее лишь волею Чингисхана.

— Молим о прощении, великий хан!

— Простить что ли вас за вашу наглость? — прищурился князь. — Ну, тогда расскажите что-нибудь о своей шайке, позабавьте меня.

— Молчать, молчать, щенки, — буркнул матёрый. — Помните о ваших матерях.

— Повесьте его, — быстро приказал нойон, и люди Керачу-джэвэ тут же вздёрнули лиходея на крепком суку, где уже, дожидаючись, болтались четыре петли, одна из которых — крайняя — уже оказалась занятой. Баурджин неоднократно сталкивался с разного рода разбойным людом и хорошо изучил его типажи — с таким вот, как это кряжистый, церемониться никак не следовало и уж тем более играть в какое-то там благородство. А вот с этими, с разбойным, трясущимся от страха, молодняком — можно и поиграть. Именно, что поиграть.

— Красиво висит! — Баурджин заценил болтавшегося на верёвке висельника опытным взглядом эстета, а затем задумчиво посмотрел на пленных. — Но — слишком уж одиноко.