Орда (Тетралогия)

— Если б не знал тебя почти двадцать лет, подумал бы, что ты трусишь.

— О, великий хан, я...

— Молчи, молчи, я полностью уверен в твоей храбрости... как и в уме. Сделай так, чтоб этот город, Ицзин-Ай, чтоб вся страна тангутов стала преданнейшей и спокойной. Сделай! Иначе мне придётся превратить её в пустыню, — в тигриных глазах хана сверкнула молния.

— Не придётся! — приложив руку к сердцу, тут же ответствовал Баурджин. — Я сделаю для этого всё, можешь мне верить.

— Хочу верить! — благостно кивнул Чингисхан. — Закончим с тангутами и цзинцами, настанет время каракитаев — Баласагун, Кашгар, Турфан... Я не собираюсь разрушать эти города, если у тебя получится с Ицзин-Ай. Ну, а если не получится... — повелитель вздохнул. — Я обрушу на непокорных непобедимые тумены Джэбэ и Мухули. И тогда земля напитается кровью!

И тогда земля напитается кровью, — мысленно повторил Баурджин, направляя коня к высохшему руслу реки. Нагнувшись, присмотрелся... Выпрямился. Позвал проводника:

— Эй, Айджон, тут сухие деревья.

— Да, господин. Их принесла река.

— Так, может, есть смысл захватить их с собой?

Старик улыбнулся:

— Не стоит, мой господин. Перевал уже близко — а там мы найдём топливо для костров. Прошу поторопить всех — скоро стемнеет, а ночевать в пустыне — не такое уж приятное дело.

Князь посмотрел на проводника с невесёлой усмешкой:

— Поторопить? Как ты поторопишь волов? Погонщик и так уже истрепали все плети. Кстати, там, за перевалом, есть дорога?

— Есть, господин, — тут же кивнул Айджон. — Не сказать, что дорога, но широкая тропа, вполне удобная для повозок. Идёт мимо урочища в пустыню.

— А что там, за пустыней?

— Великий шёлковый путь, господин.

— Поня-а-атно...

Определившись по солнцу, Баурджин прикинул стороны света, дабы потом, на привале, изобразить на чертеже всё — составить миникарту, кроки окружающей местности, чтобы потом, в дальнейшем, построить дорогу из Каракорума в Ицзин-Ай. Настоящую хорошую дорогу, вымощенную камнями и кирпичными плитами, широкую — чтоб свободно могла разъехаться пара повозок — с ямскими станциями и конюшнями заводных лошадей. Именно такие дороги и могут связать воедино империю, ибо огромные расстояния — суть преграда для власти. Нужна связь, нужна возможность быстрого подхода войск — иначе как управлять? Никак...

Немного задержавшись, князь посмотрел, как последняя повозка медленно переваливается колёсами по пересохшему руслу. Потом перевёл взгляд вперёд, где у туманной дымке сливающихся с землёю небес угрюмо маячил хребет, чем-то напоминавший Баурджину трёх поставленных рядом матрёшек — одну другой меньше. Ну, да, он ведь так и называется — Гурбун-сой-хан — «Три прекрасных». А за ним — отсюда не видно — урочище Уголдзин-Тологой. Там овраги, перелески, вода... А значит — и люди. Не то, что здесь, в пустыне — противно скрипящий на зубах коричневатый, солончаки, да мелкая серая пыль. Слава Христу, хоть не жарко сейчас, ещё бы — осень.

Они достигли хребта к вечеру, когда синие сумерки уже вползали в пустыню медленно и неотвратимо. Солнце ещё не село, но уже висело низко-низко, касаясь оранжевым краем песков.

Проскакав вперёд, князь обернулся и ободряюще крикнул:

— Вперёд! Там, за перевалом, урочище. Там мы найдём огонь, воду и пищу. Не вяленое на солнце мясо и солёный сыр, а дичь! Подстрелим косуль, куропаток, зайцев, устроим себе пир и лишь через день, отдохнув, двинемся дальше!

— Слава наместнику! — услыхав про отдых, радостно завопили все караванщики, от вечно хмурого начальника охраны Керачу-джэвэ до самого последнего мальчишки-погонщика.

— Слава великому князю!

Баурджин с усмешкою приосанился — эко, как величают — «великий князь», не хухры-мухры!

Вот и перевал, и резкий — прямо в лицо — ветер, такой сильный порыв, что едва не свалил коней! И камни. Огромные чёрные камни в окружении красно-фиолетовых скал. В скалах гудел ветер, и багровое закатное солнце сверкало меж ними, словно бы зажатое в чьих-то огромных ладонях.

Взобравшись на перевал, Баурджин оглянулся назад и поспешно пустил корня вниз — настолько невыносим стал поднявшийся ветер. Как бы не было ночью песчаной бури... Впрочем, если и будет — то позади, либо — далеко впереди, за урочищем.

Внизу, в долине, быстро темнело и чёрная тень хребта, протянувшаяся почти до самых оврагов, быстро поглощалась тьмой наступающей ночи.

— Теперь успеем? — пустив коня приёмистой рысью, нойон нагнал проводника.

— Успеем, господин, — довольный, обернулся тот...

И вдруг застыл... Дёрнулся. И медленно повалился с коня.

Стрела! В спине старого проводника Айджона торчала длинная чёрная стрела.

Впрочем, Баурджин её не разглядывал — не до того было. Быстро — оп! — пригнулся к гриве, бросая коня вскачь, к чёрным камня. Лишь чувствовал, как просвистели над головой стрелы. Укрывшись за камнями, позвал:

— Керачу!

— Сам вижу, — пустив коня в галоп, начальник стражи вмиг оказался рядом с нойоном. — Моя вина...

— Будешь наказан, — жёстко отозвался Баурджин. — Кто эти злыдни? Пришлые разбойники или какое-нибудь местное племя?