Орфей спускается в ад

Шеннон. Сегодня вечером будет гроза, да с о-го-го какими молниями. Тогда вы воочию увидите представление преподобного Т. Лоренса Шеннона о Боге Всемогущем, навещающем сотворенный им мир. Я хочу вернуться в лоно церкви и проповедовать евангелие Господа Грома и Молнии… а также подвергнутых вивисекции бродячих собак и… (Внезапно указывает в сторону моря.) Это он! Он вон там! (Показывает рукой на сияние апокалиптически-величественного золотистого света, заливающего небо, когда солнце садится в океан.) И его дарующую забвение величавость… А я вот тут… на рассохшейся веранде в дешевой гостинице в мертвый сезон, в стране, захваченной и изничтоженной во плоти и развращенной духовно жадными до золота конкистадорами, несшими флаг инквизиции вместе с крестом Христовым. Да… и… (Пауза.)

Ханна. Мистер Шеннон…

Шеннон. Да?..

Ханна (чуть улыбаясь). У меня такое чувство, что вы вернетесь в лоно церкви с собранными вами доказательствами. Но когда вы это сделаете и настанет хмурое воскресное утро, посмотрите на паству, на чопорные, самодовольные мины, и поищите среди них лица стариков, долгожителей, глядящие на вас в начале проповеди глазами, пронзительно вопиющими о том, на что еще можно надеяться, и во что еще можно верить. А затем, по-моему, вы не станете кричать то, что выкрикивали в то черное воскресенье в Плезант-Вэлли, штат Виргиния. Думаю, вы выбросите свою буйную и жестокую проповедь, вы ее засунете в престольник, и заговорите о… нет, возможно, о… так, ничего… просто…

Шеннон. Что?

Ханна. Проведете их вдоль тихих вод, потому что знаете, как им нужны тихие воды, мистер Шеннон.

Повисает недолгое молчание.

Шеннон. Дайте-ка взглянуть. (Берет у нее альбом. Он явно доволен тем, что видит. Снова молчание, от которого Ханна смущается.)

Ханна. Где, вы сказали, хозяйка разместила вашу дамскую группу?

Шеннон. Она велела… своим потешникам-мексиканцам отнести их багаж в пристройку.

Ханна. А где эта пристройка?

Шеннон. На холме за задним двором, но все мои дамочки, кроме молоденькой и не очень молоденькой Медей, поплыли на шлюпке с прозрачным дном любоваться… чудесами подводного мира.

Ханна. Ну а когда они вернутся в пристройку, то полюбуются на мои акварели с не менее чудесными ценами на обороте.

Шеннон.

Ей-богу, а вы пробивная, так ведь, очень пробивная особа, а?

Ханна. Да, вроде вас, мистер Шеннон. (Аккуратно забирает у него альбом.) Да, мистер Шеннон, если Нонно, дедушка, до моего возвращения выйдет из своего четвертого номера, пожалуйста, присмотрите за ним. Я быстро – туда и обратно. (Подхватывает папку и торопливо уходит с веранды.)

Шеннон. Фантастика, полная фантастика.

В тропическом лесу раздается свистящий звук, на веранду падают отблески золотистого света, словно рассыпанная пригоршня золотых монет, затем крики. Появляются мексиканцы с рвущейся из завязанной рубашки пойманной игуаной. Они приседают у растущих рядом с верандой кактусов и веревкой привязывают игуану к столбу. Услышав шум, на веранду выходит Максин.

Педро. Tenemos festa.[13]

Панчо. Comeremos bien.[14]

Педро. Damela, damela! Yo la atare.[15]

Панчо. Yo la coji – yo la atare![16]

Педро. Lo que vas a hacer es dejarla escaper.[17]

Максин. Ammarla fuerte! Ole, ole! No la dejes escaper. Dejala moverse![18] (Шеннону.) Они игуану поймали.

Шеннон.

Это я заметил, Максин.

Она намеренно подносит свой бокал прямо под нос Шеннону. Немцы слышат шум и толпятся на веранде. Фрау Фаренкопф подбегает к Максин.

Фрау Фаренкопф. Что такое? Что случилось? Змея? Змею поймали?

Максин. Нет, ящерицу.

Фрау Фаренкопф (с наигранным отвращением). У-у-у-у… Ящерицу! (На лице у нее отражается такой ужас, словно ей угрожает Джек-потрошитель.)

Шеннон (Максин). Ты ведь любишь игуанье мясо?

Фрау Фаренкопф. Есть? Есть? Большую ящерицу?

Максин. Да, они очень вкусные. По вкусу похожи на куриное белое мясо.