Орфей спускается в ад

Босс Финли. Перестань так говорить. (Затем, увидев Чарльза.) Иди обратно в дом! (Звонит телефон.)

Чарльз. Слушаюсь, сэр, я только…

Босс Финли. Иди в дом! Если это меня, то я дома только для губернатора штата и для президента шельфовой нефтяной корпорации.

Чарльз (за сценой). Это опять мисс Хевенли.

Босс Финли. Скажи, что ее нет.

Чарльз.

Извините, ее нет дома.

Хевенли отходит вглубь сцены к низкому парапету или волнорезу, отделяющему дворик и лужайку от берега. Начинают сгущаться сумерки. Фонарик у двери призрачно высвечивает почти романтическую картину: Хевенли останавливается у богато украшенной вазы с высоким папоротником, с которого соленый морской ветер сдул почти все листья. Босс Финли смущенно идет за ней.

Босс Финли. Дорогая, ты в присутствии людей говоришь и делаешь такие вещи, словно забывая, что уши даны людям для того, чтобы слышать, а языки – чтобы повторять услышанное. И поэтому становишься предметом разговоров.

Хевенли. Чего, папа?

Босс Финли. Предметом пересудов и сплетен, которые могут навредить той миссии, которую…

Хевенли. Папа, не надо речей, произносимых «Гласом Божьим». Было время, когда ты мог меня спасти, если бы разрешил выйти замуж за все еще молодого и чистого парня. Но вместо этого ты выставил его из города, выбросил прочь из Сент-Клауда. А когда он вернулся, ты увез из Сент-Клауда меня и попытался силком выдать за какого-то пятидесятилетнего толстосума, от которого тебе было что-то надо…

Босс Финли. Слушай, дорогая…

Хевенли. А потом за другого, третьего… От них всех тебе было что-то надо… Я исчезла, и поэтому Чанс уехал. Пытался пробиться наверх, сделаться таким же, как те большие шишки, с которыми ты через меня хотел породниться. Он уехал. И пытался. Нужные двери не открывались, и он толкался в сомнительные двери… Папа, ты женился по любви, так почему же ты не позволил и мне поступить так же, пока я была еще жива, а парень был еще чистым и неиспорченным?

Босс Финли. Ты упрекаешь меня за?..

Хевенли.

Да, папа, упрекаю. Ты женился по любви, а мне этого не позволил, и хотя ты и поступил так, еще и маме сердце разбил. Мисс Люси была твоей любовницей…

Босс Финли. Кто такая мисс Люси?

Хевенли. Ой, папа, она была твоей любовницей задолго до маминой смерти. А мама лишь обеспечивала тебе благопристойный фасад. Можно я пойду в дом, папа?

Босс Финли. Нет, нет, пока мы не закончим разговор. Какие жуткие, ужасные вещи говорит моя крошка… (Обнимает ее.) Завтра, завтра утром, когда на Светлой седмице начнутся распродажи, я отправлю тебя в город с мотоциклетным эскортом, прямо в «Мезон Бланш». Когда приедешь в магазин, иди прямиком в офис мистера Харви Петри и скажи, чтобы он открыл тебе неограниченный кредит. Потом иди и ни в чем себе не отказывай, словно собираешь приданое перед свадьбой с принцем Монако… Купи себе полный гардероб, включая меха. Пусть лежат до зимы. Платья? Три, четыре, пять, самые роскошные. Туфли? Да сколько душе угодно. Не одну шляпку, а дюжину. Недавно я хорошо заработал на продаже прав на подводное бурение нефтяных скважин и хочу, дорогая, чтобы ты купила себе драгоценности. Так, по этому поводу скажи Харви, чтобы он мне позвонил. Или еще лучше – может, мисс Люси поможет тебе выбрать. Когда дело касается камушков, она становится хитрой и расчетливой, что твоя крыса – этого у нее не отнять… Где я купил булавку, которую подарил твоей маме? Помнишь булавку, которую я ей купил? Последний мой ей подарок перед смертью… Когда я покупал булавку, я знал, что она умирает, и купил булавку за пятнадцать тысяч долларов только для того, чтобы она подумала, что выздоровеет… Когда я заколол булавку на ее ночной рубашке, бедняжка расплакалась. Спросила: «Господи, Босс, зачем умирающей такой огромный бриллиант?» А я ответил: «Дорогая, посмотри на ценник. Что там написано? Видишь пять цифр? Единицу, пятерку и три ноля? А теперь подумай дорогая, – говорю я ей. – Если бы ты умирала, если бы не было шансов, потратил бы я пятнадцать тысяч на булавку, чтобы заколоть ею саван? Ха-ха-ха». И она тоже рассмеялась. Потом села на постели, повеселела, как птичка, с бриллиантовой булавке на рубашке весь день принимала гостей, болтала с ними и смеялась. А к полуночи умерла, а булавка так и осталась у нее на рубашке. И до самой последней минуты верила, что бриллианты – вовсе не доказательство и что она не умирает. (Выходит на террасу, снимает халат и начинает надевать смокинг.)