Оригинал

— Лапа моя, — пробормотала я и потерлась лицом об его короткую, чуть колкую шерсть. — Все же обошлось. Ну пойми, не могла я по-другому поступить! Просто не могла! Как бы с этим потом жила?

Зверь продолжал кукситься и отказывался хоть как-то реагировать на мои слова и прикосновения, оставаясь напряженным до предела, будто готов был в любое мгновенье сорваться с места, избавляясь от моего настойчивого внимания. Но ведь и я так просто отступать не собиралась.

— Бархат-Бархат-Барха-а-ат! — сипло пропела я, продолжая гладить и прижиматься, отогревая своим теплом. — Зверюга ты моя драгоценная, котик мой обожаемый, сокровище мое единственное во всей вселенной! Ну куда я от тебя денусь-то? Ни за что я тебя не покину!

Никогда не была поклонницей сюсюканья и чрезмерных нежностей, но сейчас все это говорилось и ощущалось абсолютно естественно, и сердитый зверь наконец оттаял. Тяжкий, долгий вздох вырвался будто из самой глубины его существа, и в нем, почти беззвучном, было больше тоскливого упрека, чем в сотне самых эмоциональных слов. Очень медленно огромная голова повернулась, и необычайно-печальные, черные, сверкающие глаза встретились с моими, умоляющими о прощении. И, конечно, я не получила отказа. Все огромное тело Бархата стремительно расслабилось, словно оттаяло, взгляд окатил меня волной тепла и обожания, отчетливо читаемыми даже в полумраке спальни, и новый протяжный вздох трансформировался в низкое раскатистое урчание, рождающееся где-то совсем близко к сердцу моего зверя. Я прижалась щекой к шкуре цвета самой густой тьмы, впитывая этот бесконечно-уютный и любимый звук и вибрации. Обрадованная и умиротворенная тем облегчением, что подарило прощение и близость моего монстра-защитника, я снова уснула.

А вот окончательное пробуждение качественно отличалось от предыдущего. Грегордиан исчезал из постели обычно еще засветло, и просыпалась я чаще все одна. Но не в этот раз. Энергетика его присутствия беспрепятственно проникла сквозь сонную дымку и, окутав мое сознание, властно потребовала покинуть мир грез. Хотя грезами принято называть нечто приятное, а вот мои видения такими не были. Ничего такого там не происходило. То есть вообще ничего. Я находилась в некоем пустом пространстве, лишенном звуков, запахов, цветов, но не темном. Как будто оказалась внутри толстостенного стеклянного шара, отделенная от чего бы то ни было. Спрятанная. Но вместо покоя и безопасности ощущала тревогу, которая постепенно росла до тех пор, пока не стала настоящим страхом. Я стала звать Грегордиана, но голос словно тонул в плотном окружающем воздухе, как в пушистой плотной вате. Повышала голос, пока не перешла на крик. Перебрала всех: деспота, Эбху, Илву и даже Алево, но абсолютно никто меня не слышал, а сама я никак не могла проникнуть за невидимую преграду, отделяющую меня от всего остального мира. Поэтому и не подумала сопротивляться властному призыву, который легко разрушил этот неприятный сон. Я распахнула глаза резко, будто хотела застать моего деспота врасплох. И не прогадала. Выражение лица Грегордиана почти мгновенно стало непроницаемым, но я успела поймать стремительно ускользающее отражение того же трепета, что раньше улавливала только в черных глазах Бархата. И я позволила себе думать, что мой деспот любовался мною спящей. И плевать, что красотой лица и совершенством тела мне и близко не сравниться с фейринскими моннами. Мне не нужно быть самой прекрасной в глазах моего мужчины, достаточно стать единственной. И да, запросы у меня те еще, но чего уж мелочиться?

— Доброе утро? — горло уже почти не болело, но голос все еще напоминал скрип несмазанного механизма.

Вместо ответа Грегордиан взялся за край покрывала и медленно стянул его, оставляя меня обнаженной. Его веки тут же отяжелели, прикрывая моментально вспыхнувшие хищным огнем глаза, которые пустились в неспешное путешествие по всему моему телу. Я задержала дыхание от того, насколько же интенсивно ощущался этот тяжелый взгляд. Не изучение, а обладание. И не поддразнивание, а повеление отдаться без оговорок и колебаний. И, как всегда, я была более чем рада ему последовать. Неужели мне так мало надо, чтобы вспыхнуть и начать истекать для Грегордиана влагой? Но ведь и он готов для меня всегда, так зачем же усложнять и требовать больше там, где и так через край? Зачем нам изощренное взаимное соблазнение, если едва переносимое предвкушение — это постоянное состояние, когда мы рядом? Искушение нужно, когда ты колеблешься, стоит ли поддаться бесстыдному наслаждению, а для меня же прелюдия — просто изощренная пытка и разжигание и так зверского голода.

— Что-то случилось? — пробормотала, наблюдая за жадным трепетом ноздрей деспота, от которого собственное дыхание стало поверхностным и частым.