Оригинал

— Какое приятное разнообразие, Эдна, — усмехнулся Грегордиан, почти мгновенно переключаясь от крайнего раздражения к легкой язвительности. — А то я уже решил, что ты испытываешь патологическое стремление иметь собственное мнение, обязательно отличное от моего. Одевайся!

Едва он отвернулся, мой страх перед неминуемым вернулся с тройной силой. Неужели вот сейчас я выйду из этой комнаты самой собой, а вернусь уже … Кем-то неполноценным, лишенным некой части себя или вообще собственной личности? Как это будет чувствоваться? Я что-то забуду или перестану переживать все те эмоции, что бурлят во мне все время? Как может ощущаться изъятие части твоей души? Больно? Щекотно? Вообще никак? Я взглянула на собственные задрожавшие руки и, резко хлебнув воздуха в попытке набраться смелости, уставилась в широкую удаляющуюся спину Грегордиана.

— Эту вещь… с моей душой… — мне очень хотелось звучать решительно, но выходило какое-то жалкое лепетание. — Это будет прямо сейчас?

Деспот дернулся так, будто я швырнула ему вслед камень, попавший прямиком между лопаток, и остановился.

— Нет. — Ответ, наверное, должен был принести мне хоть каплю облегчения и развязать узел, стремительно стягивающий все в груди, но нет, дышать не стало легче ничуть.

— А когда? — спросила, глядя в бритый затылок, тот самый, в который так любила впиваться ногтями, когда Грегордиан вынимал из меня душу своим безжалостно-неповторимым ртом.

Вот ведь ирония и игра слов! Вынимал душу. Тот самый рот, что подарил столько наслаждения, и отдаст приказ эту самую душу переполовинить. Грегордиан развернулся медленно, будто вообще не был уверен, что это стоит делать, и уставился на меня испытывающе и цепко. Я ждала и ждала, замерев и пытаясь хоть как-то пробиться за эту преграду из густо-серого, скрывающего все эмоции льда, а деспот продолжал смотреть, и мне казалось, что этот взгляд снимает с меня слой за слоем всю защиту, выцеживает из вен по капле тот запас прочности и воли, что помогал держаться до этого, не позволял просто впасть в полное отчаянье, заранее смирившись с любым приговором.

— Никогда! — наконец просто произнес он и, подойдя ко мне, взялся за намертво сцепленные и прижатые к груди руки. Оказывается, я так и стояла, судорожно притиснув их к себе, будто надеялась хоть как-то прикрыть сердце от смертельного удара, зависнув в ожидании самой главной информации в моей жизни. Той самой, что позволит начать отсчет моих последних дней и часов, в течение которых я все еще буду оставаться целой собой. Грегордиан стал мягко, но настойчиво разгибать мои заиндевевшие пальцы и удивительно заботливыми движениями разминать их.

— Никогда? — шокированно моргая, я бездумно наблюдала за его манипуляциями, возвращающими движение крови моим конечностям.

— Никогда, — пожал широченными плечами деспот. — В этом больше нет необходимости.

Пару секунд понадобилось моему забуксовавшему мозгу, чтобы осознать сказанное и выстроить в ряд возможные причины. И тут же ноги отказались держать меня, а внутри что-то с оглушающим треском сломалось. Грегордиан узнал о том, что Илва способна зачать. Все. Конец.

Но как это могло случиться? Алево догадался? Брауни из обслуги засекли какие-то следы и доложили? Илва сама проболталась? Ведь она вполне могла решить, что я не собираюсь помогать ей сбежать, и выбрать в сложившейся ситуации полностью безопасную для себя манеру поведения. Если нет возможности покинуть это место, то отчего же не устроиться с максимально возможными привилегиями, наверняка положенными супруге архонта Приграничья. Поймают за сокрытием наличия нормальных функций женского организма, и наверняка последуют некие репрессии. А вот прийти и признаться самой — это то, что нужно. Илва росла среди фейри, и поступить так — для нее логично и правильно. Ведь у нее появляется шанс неожиданно осчастливить деспота возможностью зачать столь долгожданного наследника. Преподнести тот дар, который никогда не смогу я. Именно Илва станет источником его радости, свободы, будущего. А кем тогда остаюсь я?

— Во имя всех проклятых созданий, женщина, что я сделал такого, чтобы опять вызвать поток твоих слез? — раздраженно зарычал Грегордиан, окончательно добивая меня.

По моим щекам и правда катились целые соленые потоки, капая на грудь, и теперь еще и все тело стало сотрясаться в беззвучных горестных спазмах.

— Не… не надо! — взмолилась, и сама толком не знаю о чем.

Чего прошу у деспота? Отказаться от всего того, чего он так долго хотел и ждал, от того, что считал нерушимым предначертанием судьбы всю свою жизнь? Ради меня? Той, кого и человеком-то все вокруг, и может, и он сам в глубине души, не величают? Что я могу предложить взамен? Только свои тело, душу, любовь? Но с чего я взяла, что этого достаточно? Почему решила, что все это для него столь ценно?

— Эдна, не понимаю, о чем ты сейчас меня просишь! Да научись же ты не заставлять меня сворачивать себе разум в попытках разгадать тебя! — деспот схватил меня за плечи и тряхнул. — Что не надо? Не надо вести тебя вообще к гоету? Он пугает тебя?