Оригинал

— Хм-м, — удивилась, потирая материал между пальцами. — Ощущается совсем тонкой. Напоминает на ощупь марлю, что ли.

— Не знаю, что такое шелк и марля, но так понимаю, что они весьма различны. Вот о чем я тебе и говорил. Но это лишь часть недостатков. Поддержание даже такой стабильности любого творения требует постоянной концентрации на нем создателя.

— То есть для того, чтобы тот кинжал продолжал существовать у меня, Алево должен был о нем думать все время? Несколько суток подряд?

— Не в прямом смысле, — деспот отбросил, как мне показалось, в легком раздражении полог. — Просто зафиксировать его образ и фактуру где-то в уголке сознания. Не думай, что для Алево это было важным или сколько-то обременительным. А то начнешь еще испытывать к нему совершенно необоснованное чувство признательности.

Ясно, испытывать признательность можно только к деспоту. Интересно, он требует такого отношения от всех в принципе, или это коснулось именно меня?

— Когда-то вначале ты называл меня коварным магическим творением, — вспомнила я. — Выходит, я тоже ощущаюсь недостаточной или неполноценной?

Грегордиан оказался на мне молниеносно, вжимая всем весом в подушки, властно фиксируя руки над головой одной своей. Грубо раздвинув мои ноги своими, он расположился на мне, надавливая и толкаясь жесткой длиной так сильно, что я едва не взвыла от такой интенсивной стимуляции. Дыхание за секунду из спокойного стало поверхностным и частым, а внутри все задрожало, поддаваясь вожделению, которое казалось временно досуха исчерпанным всего какую-то минуту назад.

— Мне не нравится, когда ты вспоминаешь, — зло рыкнул Грегордиан, проводя губами по моему открытому для него горлу медленно и нежно в противовес собственному агрессивному тону. — А как ты ощущаешься, я могу рассказать тебе прямо сейчас. Раздену, оближу каждый сантиметр, вгоню себя по самые яйца и буду рассказывать, как это ощущается. Как это там в мире Младших называется? Прямая трансляция впечатлений в режиме реального времени!

Вот что за мужик? Ведь практически угрожает и издевается опять, а мне будто кто моментальную внутривенную инъекцию чистейшего обжигающего кайфа сделал от картинки, что он нарисовал. Движение снаружи привлекло мое внимание, слегка приводя в чувство. Мы же даже не потрудились входной полог шатра опустить и сейчас были практически как на ладони.

— Может, ты сделаешь все это, но только когда у нас не будет слушателей и зрителей? — спросила, тяжко сглотнув, потому что хотелось просить совсем о другом.

— Моя первая фаворитка и ее чрезмерная застенчивость! — насмешливо фыркнул Грегордиан, скатываясь с меня.

— У меня нормальная застенчивость! — пробубнила, ощущая себя обделенной без его веса и давления. — Это у вас, фейри, ни стыда, ни совести.

— Стыд, совесть, справедливость… — начал деспот, беззаботно и лениво потягиваясь.

— Понятия для слабаков, я помню, ага, — отмахнулась я. — Рулят сила, коварство и изворотливость.

— Для тебя это настолько чуждо? — настороженно поднял голову деспот.

— Ну, наверное, в этом смысле наши привычные системы ценностей равноудалены друг от друга, — пожала я плечами. — Может, мои и основаны, как ты говоришь, в большей мере на притворстве и противоречат простым законам выживания любой ценой, но мне трудно представить жизнь совсем без привязанностей, доверия, душевной близости. Каким бы жестоким ни был мир вокруг, с этим можно примириться, когда есть на что и на кого опереться. Когда есть кто-то, кому можно доверять, то ты не совсем одинок. Отсутствие всего этого делает жизнь никчемной и бессмысленной.

Грегордиан становился все более хмурым с каждым моим словом, потом резко сел, слегка пугая меня этой порывистостью.

— Тебе сложно представить? Тебе? Эдна, у тебя в мире Младших был кто-то, на кого ты могла опереться? — откровенно зло спросил он. — Кто-то кому ты доверяла? Кто пришел бы на помощь, несмотря ни на что? Кто-то, для кого ты сама была чрезвычайно важна? Кто сейчас тоскует о тебе, ищет, чья жизнь стала много хуже с твоим исчезновением?

Каждый его вопрос ощущался, как отрезвляющая пощечина. С чего меня вообще понесло в эти дебри? Это же сплошное лицемерие со стороны кого-то вроде меня. Кого я пускала в свою жизнь? У меня что, были друзья, по-настоящему близкие люди, кто-то, кому я была предана и кто жить бы без меня не мог? Почему я решила, что вообще могу рассуждать о таких материях? Только потому, что так пишут в книгах, показывают в кино и частенько твердили на ниочемошных свиданиях как попугаи мужчины, чтобы быстрее расположить к себе?