Орудия Ночи. Жестокие игры богов

В Идиаме жили небольшие племена дикарей. Их защищал страх, который чужаки испытывали перед кишащей призраками пустыней. Ни к одной из религий, известных во внешнем мире, дикари не принадлежали. В пустыне их обитало менее тысячи, хотя эта пусть и скудная земля могла прокормить в несколько раз больше людей.

За пределами пустыни их называли «анса», а сами они величали себя «ис». Многие ис изъяснялись по-люсидийски с гортанным акцентом, а вот на их языке никто, кроме них, не говорил.

Когда Аз пытался незамеченным подобраться к дринджерийскому волшебнику, к нему самому подобрались двое из народа анса. Им не нравился эр-Рашаль. Они уже осознали, и весьма болезненным образом, что самим изгнать этого ужасного злодея им не удастся.

Он хорошо их отделал.

Анса знали, что происходит в мире за пределами Идиама. В принципе, им не было до этого никакого дела – всех чужаков они ненавидели одинаково сильно. Но Гора вызывал у них меньшее отвращение, чем все остальные военачальники, которым не посчастливилось уродиться ис.

Анса желали того же, чего желал Нассим Ализарин, – выдворить демона-чужака из города мертвых. «Враг моего врага – мой друг» – это они понимали и потому предложили союз, исключительно для того, чтобы изгнать эр-Рашаля аль-Дулкварнена.

Поэтому Гора всегда быстро узнавал, если Шельмец куда-то отлучался. Вот только что делать, никак не мог придумать.

Эр-Рашаль не оставлял времени на раздумья.

И новоявленный командор из Герига тоже.

Еще никогда не доводилось Нассиму сталкиваться с таким решительным противником, как Мадук из Хульса. Мадук был умным и неумолимым врагом и постоянно пытался взять Гору измором. У командора явно была какая-то четкая стратегия. Почти каждую ночь Гора отходил ко сну, проклиная всех и вся в попытках ее постичь.

Командор ордена, видимо, вознамерился понемногу отрезать Тель-Муссу от остального мира. Так сам Нассим надеялся отрезать эр-Рашаля.

Добраться до волшебника Ализарин не мог, поэтому велел анса следить за ним и звать подмогу, как только эр-Рашаль сунется за пределы Анделесквелуза. Шельмецу требовалась еда, и это было его единственное уязвимое место.

Но и в Тель-Муссе еда и вода требовались тоже. Мадук из Хульса не стал устраивать осаду. Ему не хватило бы на это людей.

– Он всегда знает, что мы делаем, – пожаловался Костыль. – Каждому каравану приходится отбиваться.

Тель-Мусса теперь зависела от караванов с востока. Гериг не давал Горе возможности защищать свои стада и тайные сады.

Подкрепление, которое так часто им обещали прислать и столь же часто не присылали, наконец прибыло – две с половиной сотни опытных воинов из дринджерийской кампании Индалы. Командор ордена собрал всех способных держать оружие, включая хромого Черного Роджерта, встретил их прямо на виду у Тель-Муссы и прогнал прочь. Нассим не успел выслать подмогу.

Наверняка тут было замешано волшебство – так думал Нассим. Как иначе все это объяснить?

– Ничего хорошего это нам не сулит, Аз, – ворчал Гора. – Предстоит долгая и безрадостная зима.

– Генерал, вы снова поддаетесь отчаянию и воле Ночи. Вы же знаете, что когда-нибудь сюда явится сам Индала. Ему придется быть здесь, когда начнется священный поход.

Именно так. Но вызволит ли Внушающий Великий Трепет воинов из Тель-Муссы, когда их командир отказался выполнять его волю?

– Жаль, что мы не можем втолковать этому Мадуку, как важно досаждать Шельмецу.

– Пойдите и растолкуйте. Или попросите анса ему показать.

Нассим нахмурился шутке мастера призраков.

– Генерал, вы слишком высоко ставите этого мерзавца, – сказал Аз. – Слишком много чести. Хоть один его план когда-нибудь заканчивался успешно?

– Нет. Но все потому, что всегда кто-то вставал у него на пути.

Для аль-Азера эр-Селима важен был лишь результат. А эр-Рашаль аль-Дулкварнен свое хвастовство не мог почти ничем подкрепить. Величайшее достижение волшебника – изобретение действующего фальконета – было ему самому безразлично.

20

Антье, последние счастливые деньки

Брат Свечка чувствовал себя как обычно, разве что теперь приходилось постоянно терпеть нескончаемый ужас: он ведь знал, что из-за него погибло несколько человек. Погибшие собирались причинить монаху зло, и сам он ничего не делал – лишь послужил сосудом для смертоносных змей, но чувство вины все равно его мучило.

И как только Свечка, прихрамывая, вошел вслед за Сочией в зал, где графиня определяла, кто кому должен и кому принадлежит курица, если она отложила яйца не в своем курятнике, а рядом с ним, и прочее, и прочее…

Уму непостижимо, какой логикой руководствовались все эти просители.

Так вот, войдя в зал, Свечка сразу понял, что вести уже разлетелись по городу и успели обрасти выдуманными подробностями. Всем при взгляде на монаха становилось жутко – всем, кроме епископа ля Веля.

Впрочем, епископ жил в своем собственном мире.

Совершенному хотелось провалиться сквозь землю – на него смотрели так, как обычно смотрели на Бернардина, готового вот-вот впасть в ярость.