Оруэлл: Новая жизнь

Все это приводило в замешательство. Но так же, как и два плана, в которые теперь был втянут Оруэлл. Первый касался кольца, изящной печатки с одним бриллиантом, купленной в Рангуне и предназначенной для Джасинты. В начале сентября Оруэлл отправился в Шропшир, чтобы провести две недели у Будикомов, в течение которых он планировал сделать Джасинту предложение. Визит, насколько мы можем судить по оригинальному рассказу Джасинты и информации, появившейся после ее смерти, был неудачным. Хотя Проспер и Гвиневер были в Тиклертоне, их сестра не появлялась. Не было и убедительного объяснения ее отсутствия. Жених не должен был знать, что за два месяца до этого Джасинта, соблазненная одним из друзей брата по колледжу, родила незаконнорожденную дочь, которую отдала на удочерение тете и дяде, которые должны были выдать ее за биологических родителей. Оруэлл, оставленный наедине с собой и не допущенный к семейной тайне, вполне обоснованно решил, что его отвергли. По словам Будикомов, он написал "горькое письмо" Просперу, жалуясь, что "не может выкинуть ее из головы", и сделал несколько истерических заявлений, которые очень расстроили двух сестер. В дневнике тети Лилиан отмечается ее расстройство из-за этой "ужасной ситуации". Очевидно, что поведение Оруэлла в Тиклертоне не произвело впечатления на хозяев, так как в письме тети Лилиан к Джасинте говорится, что их гость "совсем не такой, каким был раньше, и я не думаю, что теперь он вам понравится". Не зная истинного положения дел, Оруэлл уехал в Корнуолл, куда Блэйры отправились на отдых, и сообщил своей семье, что больше никогда не хочет слышать имя Джасинты. Кольцо было положено обратно в коробочку и отдано миссис Блэр на хранение.

Тем временем, вторая бомба ожидала взрыва. Она взорвалась в Корнуолле, когда перед аудиторией, состоящей из его родителей и Аврил, Оруэлл заявил, что он не собирается возвращаться в Бирму, а намерен остаться в Англии и стать писателем. Семейная жизнь Блэров отличалась сдержанностью, и единственным сохранившимся комментарием является замечание Аврил о том, что ее мать была "в ужасе". Это существенное преуменьшение. На самом деле, Блеры были скандалистами. Оруэлл не только бросал хорошо оплачиваемую работу на службе своей стране, он также отказывался от десятилетиями складывавшейся семейной традиции. Ричард Блэр, в частности, был потрясен. Предполагается, что он заметил, что его непутевый сын ведет себя как "дилетант", и их отношениям, похоже, потребовалось несколько лет, чтобы восстановиться. Конечно, реакция Оруэлла на его смерть в 1939 году необычайно сердечна - он сказал своему агенту, как он рад, что "в последнее время он не так разочаровался во мне, как раньше" - и предполагает откровенное отчуждение. Друзья семьи, узнавшие о решении Оруэлла, были так же расстроены. Новость "наполнила всех ужасом", - вспоминала Рут Питтер. Но Оруэлла было не переубедить. Он отправил письмо в Индийский офис, и его отставка вступила в силу ретроспективно с 1 июля 1927 года.

Тем не менее, есть ощущение, что ситуация не была столь однозначной, как это было представлено позже. Одним из признаков решительности Оруэлла является его отказ напомнить властям, что он официально вернулся домой по болезни, тем самым лишив себя зарплаты в 140 фунтов стерлингов. С другой стороны, Морис Уиттом, старый школьный знакомый, встреченный позднее осенью, ушел с их встречи с отчетливым впечатлением, что дело еще не решено и что Оруэлл все еще не определился со своими перспективами. И, конечно же, за кадром осталась роль Джасинты в представлении Оруэлла о его будущей жизни. Поскольку он вернулся с Востока, решив попросить ее выйти за него замуж, стоит спросить, что бы он сделал, если бы она сказала "да". На тот момент у него в профессиональном шкафу не было ничего, кроме зарплаты в Бирме и пятилетнего опыта работы в качестве слуги раджа. Вполне возможно, что если бы он поехал в Тиклертон и нашел бы желающую невесту, то вернулся бы в Бирму вместе с женой в конце 1927 года. Джасинта не разрушила его жизнь, а лишь оказала ему величайшую милость.