Возвращать крепостицу Новосергиевское под контроль правительства был отправлен генерал-майор Ф. В. Шидловский; выступая в поход он доносил Ф. М. Апраксину 6 апреля 1711 г.: «На Самар к Новосергиевскому пошел из Харькова апреля 3 числа и на речке Берестовой, близ Орели, от Новосергиевского верст за семьдесят, случась с шкардоном и с бригадиром, и с Сумским, да со мною пехоты двести человек устроено на возах, и, призвав Вышнего в помощь, пойду сам к Сергиевскому». Заодно он спрашивал инструкций – после взятия разрушить ли крепость или поставить в ней гарнизон: «Аще-ли оный городок достанем, что с ним укажет учинить, разорять-ли его или людьми осаживать, как осаживать, и провиант где брать?»[781]
. 11 апреля Шидловский подошел к городку и неоднократно предлагал «изменникам…, чтоб они без кровопролития склонились» – один раз до начала штурма, но защитники в ответ сделали вылазку. После того как вылазка был отбита, последовало второе предложение сдаться, но изменники и слышать не захотели о капитуляции. Шидловскому ничего не оставалось, кроме как штурмовать крепость. В ходе штурма остатки защитников с женщинами и детьми отступили в цитадель («замок») и, получив третье предложение, наконец сдались. «И по взятию того города и остатнюю того города крепость их велел выжечь, и по части и разорить»[782]. Адмирал Апраксин, по-видимому, был недоволен разорением Новосергиевского – ведь еще недавно это был опорный пункт русской армии. И Шидловскому пришлось оправдываться и доказывать, что иного способа, кроме штурма, у него не оставалось: «Изволишь писать о сохранении Новосергиевского; и ежели бы оных изменников не было к нам таковой противности… то бы оную крепость мы не разоряли». Генерал-майор ссылался на «увещательное письмо о склонении и об отдаче города», которые он отправлял мятежникам, а также обещал предъявить «какие оные отвещательные к нам писали письма»[783]. Более того, оказалось, что в конце марта к мятежной крепости подходил верный Петру полтавский полковник со своими казаками, но был обстрелян и был вынужден отступить, т. е. у бунтовщиков был не один шанс подчиниться [784].Обстановка в целом складывалась тревожная: Турция вступила в войну, татарские орды и запорожцы нападали на пограничные города, и, несмотря на то что гетманские полки участвовали в акциях правительственных войск, руководству приходилось опасаться за лояльность населения Гетманщины. Бригадир Федор Осипов, полковник Ахтырского слободского полка, писал князю Д. М. Голицыну 16 февраля 1711 г. о сложной обстановке, которая сложилась вокруг территории его полка: «Слух де промеж ордою и запорожцами носился, будто все казаки гетманские хану меют сдатися и идти у Москву воевати». От генерал-майора Шидловского Осипов получил сообщение, что «неприятель сильный идет со всех сторон и удержать его трудно», и совет «бы послать моего полку в прочие городы, чтоб в крепких местах в осаду садились, а мне-б при крепости быть и хранить себя и прочих украинских городов, як возможно». Бригадир сетовал, что не имеет возможности следовать со своими казаками для защиты Воронежа, «опасен будучи за малолюдством, как у меня, так и сумского полку казаков, а гадяцкого и полтавского указного числа казаков никого нет». Осипов «велел сходити с крайних полку моего городков жителям с женами и с детьми в крепкие городы в осаду». Голицына бригадир предостерегал, что татары при вторжении вели себя необычно (не как при обычном набеге): «Хоть кого с наших поймают, вольно из своих рук поганских пускают» и «никогда… их басурманская сила поважне так не ходили и нигде много не стояла»; все это говорило в пользу того, что крымчаки «своим лукавством… прельщают простолюдинов и непомысленных людей ко своему преклонению». «Особливе вашей милости доношу, что ведение людей еще не пришли шведского разорения и от страху в памяти, и теперь только держатся и возятся до крепких мест, покамест слышать и видять меня с полком не подалеце, и як мне дале куды отдалитись, то и никого в городех не останется, пойдут врознь по лесах, кто куда влучит гинути, слышачи таково сильной приход неприятельской, якоже и там коломацкие и мерловские городки все пусты, только нечто осталось в Красном Куте, да с Богодухова и старшинами в осаде. Что до уваги вашей милости падаю и прошу рачте (?) делати, яко бы лучше, чтоб сей край без надежности не бывал пуст»[785]
.