Осень ацтека

Пока все они подсыхали, я пошёл на рынок, без труда отыскал в продаже древесный уголь и жёлтую серу, с каковыми приобретениями и вернулся домой. Пока я размельчал эти комочки в порошок каблуком своего испанского сапога, Ситлали, хотя уже и легла в постель, размолола кристаллы кситли на камне метлатль. Потом я аккуратно ссыпал чёрные, жёлтые и белые крупинки на кусочек бумаги и, предосторожности ради, вышел со всем этим добром на грязную улочку. Соседские ребятишки, привлечённые теми едкими запахами, которые сопровождали мою деятельность, с любопытством наблюдали, как я поднёс к горстке порошка тлеющий уголёк. А потом разразились весёлыми восклицаниями.

Нет, гром не грянул и молния не сверкнула. Но мой порошок зашипел и вспыхнул, рассыпав искры и испустив облачко дыма.

Я не был слишком разочарован и даже отвесил детям в благодарность за их хлопки изящный поклон. Мне уже было ясно, что в щепотке пороха, полученной от солдата, чёрный, жёлтый и белый порошки были смешаны не в равной пропорции. Но я должен был с чего-то начать, и эта первая попытка оказалась успешной в одном важном отношении. Образовавшееся при воспламенении моей смеси облачко голубоватого дымка имело точно такой же запах, как и дым, извергавшийся аркебузой на берегу озера. Таким образом, становилось ясно, что кристаллический осадок женской мочи действительно является третьим компонентом пороха. Я находился на верном пути, и теперь мне предстояло лишь испробовать различные пропорции смеси. Основным ожидавшимся при этом затруднением было получение из мочи достаточного количества кристаллов. Мне даже пришло было в голову попросить ребятишек принести мне все аксиккалтин их матерей, но я тут же отказался от этой затеи, ибо подобная просьба неизбежно породила бы множество вопросов. В первую очередь насчёт того, почему сумасшедший свободно разгуливает по улицам.

В течение нескольких следующих месяцев я при всяком удобном случае продолжал кипятить мочу, пока, наверное, все соседи не привыкли к её запаху, хотя лично мне он основательно опротивел. Так или иначе, благодаря этим трудам я получал кристаллы, однако количество их всё равно не позволяло опробовать значительное разнообразие комбинаций. Я вёл учёт всем своим опытам, записывая результаты на листочке бумаги, который старался не оставлять на виду. Каких только записей там не было: две части чёрного, две жёлтого, одна белого; три части чёрного, две жёлтого, одна белого... и так далее. Увы, ни одна опробованная мною комбинация не дала более ободряющего результата, чем первая, когда составляющие были смешаны в равных пропорциях. Обычно результат сводился лишь к шипению, искрам и дымку, а некоторые сочетания не давали и того.

В то же самое время я объяснил нотариусу Алонсо причину, по которой решил больше не посещать занятия в коллегиуме, и он согласился со мной, что для дальнейшего совершенствования в испанском языке и приобретения большей беглости речи мне будут полезнее не уроки в классе, а беседы с ним во время нашей совместной работы. Но вот к моему решению перестать посещать уроки тете Диего нотариус отнёсся иначе.

— Хуан Британико, ты можешь поставить под угрозу спасение своей бессмертной души, — с серьёзным и озабоченным видом заявил он.

— А разве Бог не посчитает добрым делом то, что я поставлю под угрозу собственное спасение, дабы поддержать беспомощную вдову? — осведомился я.

— Ну... — Алонсо несколько смутился. — Пожалуй, это доброе дело зачтётся тебе перед Господом. Но как только эта женщина сможет обойтись без твоей помощи, куатль Хуан, ты должен будешь возобновить подготовку к конфирмации.

С тех пор время от времени он справлялся о здоровье и состоянии дел вдовы, и всякий раз я совершенно искренне и честно отвечал ему, что Ситлали всё ещё не может выходить из дома, поскольку должна заботиться об увечном ребёнке. Я заметил, что теперь Алонсо норовил задержать меня гораздо дольше того времени, когда я действительно мог приносить ему пользу, — находя для перевода всё более туманные, даже невразумительные и не имеющие значения письмена, выполненные невесть когда и где-то в дальних краях. Он делал это намеренно, чтобы увеличить моё маленькое жалованье, шедшее, как ему было известно, на содержание вдовы и младенца.

Бывая в соборе, я не упускал случая посетить мастерские, выделенные для работы Почотлю. Прежде чем взять мастера на службу, клирики поначалу испытали его искусство, дав Почотлю совсем немного золота, желая посмотреть, что хвалёный индейский мастер сможет сделать из этого материала. Что именно смастерил Почотль, я не помню, но его работа привела священников в восторг, и с тех пор дела у него пошли на лад. Золота и серебра ему стали выделять достаточно, причём сами заказчики лишь говорили, что им требуется — кубок, подсвечник или, скажем, кадило, — оставляя детали оформления на усмотрение ювелира. И, надо отметить, они ни разу об этом не пожалели.