Потяжелевшей головой Богдан стукнулся об пол, выронил изо рта несколько бранных слов, но силы не покинули его и через мгновенье он поднялся на ноги, собрал с паркета и запихнул ругань обратно в рот – ещё пригодится. Алёна, продолжая стоять на карачках, смотрела на него молча, не шевелясь, застыв так, будто она предмет мебели. Богдан подошёл к ней, упёрся в неё руками и, мотая головой, чтобы утрясти рассыпавшиеся мысли, тупо уставился в стену. Не найдя в обоях ничего примечательного, он уселся на Алёну, закинул ногу на ногу и закурил. От едкого дыма Алёна чихнула, по её телу пробежала дрожь, но Богдан не заметил, что кушетка, на которой он сидит, под ним заёрзала.

– Ленк, ты где?– вопрошал он сквозь табачный дым.

– В п…де, – ответила ему тишина.

– Так я и думал, – сказал Богдан и выпустил кольцо дыма, которое тут же насадил на безымянный палец, после чего поднялся с кушетки, поправил после себя съехавшее голубое покрывало и вышел вон из комнаты.

«Уф-ф», – вздохнула Алёна, поднимаясь с колен и расправляя затёкшие руки и спину. К её ногам упала накинутая прежде на плечи голубая шаль. Где-то в конце коридора хлопнула дверь, и сквозняк ударился лбом в шаткие стёкла. Это ушёл Богдан.

– Дурррень, дурррень! – проскрипела ему в спину ржавая пружина подъездной двери.

Алёна между тем поправила причёску, подошла к столу и глянула на оставленную Богданом крупную купюру. Затем взяла её в руки, сложила самолётиком и, по-детски подскочив к окну, забралась на подоконник и пустила в открытую форточку. Долго и плавно пикируя, самолёт, подгоняемый попутным ветром, вскоре настиг Богдана и стукнулся острым носом в самое темечко. Богдан почувствовал укол, обернулся и увидел в окне третьего этажа фигуру Алёны, на которой не было ничего кроме широкой улыбки.

«Во дура», – злобно подумал он, развернул поднятую купюру и щелчком указательного пальца сбил с неё пару нулей.

«Во дурак», – ласково подумала Алёна и показала Богдану, что он дурак. Но тот уже успел отвернуться и удалялся всё дальше от дома, куда приходил каждый вторник и субботу, якобы по делам службы.

Алёна тем временем слезла с подоконника, заметив при этом, что кустик каланхоэ в ярком горшке совсем засох. Своими слезами она полила цветок и принялась готовиться к встрече очередного посетителя.

На следующее утро, едва успев проснуться, она бодро соскочила с кровати, легко подбежала к висящему на стене отрывному календарю, отлистала листки за среду, четверг, пятницу и рванула их одним резким рывком. Так она сделала себе субботу.

В дверь позвонили. Скоро накинув на голое тело голубую шаль, Алёна помчалась открывать. На пороге стоял Богдан и улыбался дурацкой улыбкой, на которую был способен лишь он один, да ещё бездомный чёрный кот по кличке Кошмар, который иногда по утрам приходил к двери Алёниной квартиры, скрёбся, мяукал и ждал, когда хозяйка его впустит, чтобы напоить кислым молоком. А наевшись, Кошмар уходил, не преминув помочиться на косяк входной двери. Поэтому в коридоре всегда чувствовалось амбре помеченной территории, и гости торопились скорее миновать этот участок. То же самое поспешил сделать и Богдан, даже не заметив, что у него под ногами уже появился Кошмар, высоко задрав хвост и тычась мордой в ботинок. Алёна приветливо улыбнулась им обоим и пригласила внутрь. Мужчины прошли в дом.

Пока Алёна готовила завтрак из утренней непосредственности и остатков сновидений, Богдан уселся на табуретку в углу кухни и принялся наблюдать за хозяйкой.

Кошмар же имел обыкновение по утрам лезть на подоконник и нюхать цветок герани.

Богдан же имел обыкновение иметь Алёну. Иметь её в своём воображении то в виде греческой пифии, то в виде амазонки, то в виде жрицы, богини, нимфы.

– А давай поженимся, – предложил Богдан, отслеживая порхающие движения Алёны.

Она отреагировала не сразу, а кот с явным недовольством отвлёкся от цветка, обернулся и посмотрел на Богдана так, будто предложение относилось к нему. Но вскоре снова вернулся к своему занятию, нервически дёрнув хвостом. А Богдан ещё несколько мгновений мог любоваться своими словами, которые  радужно переливались, медленно плыли и покачивались в воздухе мыльными пузырями, так и не найдя себе ответа.

Уже после завтрака, когда в тарелках остались обглоданные воспоминания, а в заварном чайнике – спитые мысли, Алёна напустила на себя суровую важность и, нахмурясь, проговорила самым низким голосом, на который была способна:

– Ты что, дурак?

И неожиданно рассмеялась так, что вместе с ней засмеялись хрустальные рюмочки в серванте. Потом вдруг вскочила с места и убежала в комнату. Вместо неё за стол уселась полная тишина, в которой Богдан отчётливо слышал, как Кошмар лакает кислое молоко.

– Ленк, ну ты где? – проговорил Богдан с понарошечной обидой в голосе.

– У меня есть одна рифма, – ответила ему тишина, – но она матерная.

– Иди ты, – не в шутку обиделся на тишину Богдан, поднялся из-за стола и вышел из кухни.