Осип Мандельштам. Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

Современная русская литература, – говорил Эйхенбаум 10 января 1927 года на вечере памяти Есенина в Ленинграде, – почти целиком – явление не столько литературное, сколько литературно-бытовое. В центре нашей сегодняшней литературной жизни стоят вопросы не столько литературного порядка, сколько порядка общественного и морального – таков, по крайней мере, характер и наших литературных группировок, и нашей литературной борьбы. До самой литературы нам еще далеко – мы заняты сейчас примитивным делом организации литературного труда, упорядочения литературных отношений: повышением не столько качества продукции, сколько морального авторитета того, что называется литературой. Ведь за последние годы она пала именно морально – став отчасти особым и далеко не почетным видом службы по ведомству Наркомпроса, отчасти – обслуживанием рынка по заказу издателей. Напрасно говорят о литературной «профессии» и называют ее в некотором смысле «свободной» – писатель сейчас не профессионал и не свободный художник, а чернорабочий, ищущий себе места в жизни[296].

У нас нет свидетельств какой-либо синхронной реакции Мандельштама на это, казалось бы, прямо касающееся его[297] выступление Эйхенбаума. Е.А. Тоддес справедливо отмечает, что в этот период в своей попытке «синтеза элементов „старого” и „нового” мира» Мандельштам был «радикальнее ОПОЯЗа», который «стремился сохранить дистанцию»[298] с советской современностью. Однако позднее – ив период «Четвертой прозы», когда поэт ощущает себя «чернорабочим слова», и особенно к кризисному 1933 году – настроения, так ярко проявившиеся в выступлениях и записях формалистов второй половины 1920-х годов, всецело овладевают Мандельштамом, предъявляющим тот же – моральный – счет и литературной, и политической системе.

15

…Я гневаюсь на вас, гнусавые вороны,Что ни свирель ручья, ни сосен перезвоны,

Ни молодость в кудрях, как речка в купыре,Вас не баюкают в багряном октябре,Когда кленовый лист лохмотьями огняЛетит с лесистых, скал, кимвалами звеня,И ветер-конь в дождливом чепракеВзлетает на утес, вздыбиться налегке,

Под молнии зурну копытом выбить пламяИ вновь низринуться, чтобы клектать с орламиИль ржать над пропастью потоком пенногривым.Я отвращаюсь вас, что вы не так красивы!Что знамя гордое, где плещется заря,От песен застите крылом нетопыря,

Крапивой полуслов, бурьяном междометий,Не чуя пиршества столетий,Как бороды моей певучую грозу —Базальтовый обвал – художника слезуО лилии с полей Иерихона!Я содрогаюсь вас, убогие вороны,

Что серы вы, в стихе не лирохвосты,Бумажные размножили погостыИ вывели ежей, улиток, саранчу!..За будни львом на вас рычуИ за мои нежданные сединыОтмщаю тягой лебединой! <…>