Османец

Понимание происходящего пришло для Эме — любимой наложницы — несколько позже. Её приводили к султану каждую ночь в течение двух недель. В это время она жила отдельно от других женщин, рядом с ней были только евнухи и служанки. Они рассказали ей, будто прошёл слух, что султан болен, потому что не требует другой женщины для своих утех. Слуги рассказали ей, что такой чести не удостаивалась ни одна из женщин во все века.

Эме так не думала. Настоящий ужас её положения только лишь приоткрывался ей. Наконец она осознала тот факт, что остаток жизни ей придётся провести в этих четырёх стенах... Она не могла преодолеть отчаяние, звала Вильяма, её приходилось связывать, чтобы она не наложила на себя руки.

Хотела ли она на самом деле, чтобы Вильям вернулся к ней? Ведь это верная смерть для него, а может быть, и для неё? Но не думать о нём, не молить о том, чтобы он вырвал её из гарема, было бы предательством её любви. Она хранила свою любовь, не думая о том, как сложится её дальнейшая жизнь.

Но после первого месяца, проведённого в гареме, и это стало затруднительно. Она забеременела.

Баязид был счастлив. Сыновья были уже взрослыми, его самого давно считали импотентом.

Теперь появилась новая причина не выпускать Эме из личных покоев. Матери Коркуда, Ахмеда и Селима быстро управятся с этим.

С рождением дочери память о Вильяме, казалось, несколько затуманилась. Когда Эме спрашивала о нём евнухов, ей говорили, что Вильям пропал в горах Тавра и его считают погибшим. Имя его никогда не произносилось на заседаниях дивана.

Такова была её судьба. Если Баязид и был разочарован, что Эме родила дочь, он всё-таки гордился тем, что он настоящий мужчина. Через год она вновь стала матерью. Вновь родилась девочка, и это успокоило её. Отпадал риск борьбы за будущее султанство, и не было угрозы жизни её ребёнку.

К этому времени отпала нужда в её заточении. Она продолжала жить в личных покоях, но ей дали свободу гарема. Это её радовало. Теперь она находилась в окружении других женщин и завоевала особую дружбу и покровительство султан-валиде Гульбехар — любимой жены Мехмеда Завоевателя. Гульбехар было всего четырнадцать, когда она родила Баязида, и теперь, когда султану исполнилось уже шестьдесят, ей было только семьдесят четыре. Это была замечательная женщина, и даже морщины не могли разрушить красоту, вскружившую когда-то голову Мехмеду.

Жизнь Эме стала такой спокойной, какой не была даже в юности. Баязид состарился, стал раздражителен и постоянно надоедал ворчанием. Ему не удавалось сделать её беременной, и он начал искать разнообразия. Теперь он обладал ею не более десяти раз в год, но даже эти редкие встречи были более регулярными, чем отношения с какой-либо другой наложницей.

Эме знала, что Баязид — развратник, пьяница, трус и вдобавок ко всему он был таким жалким и насмерть перепуганным в тот день два года назад, когда от землетрясения стены дворца дали трещины. Он был убийцей и подлым человеком, и всё же просто потому, что Эме знала его так хорошо, он был для неё больше мужем, чем Вильям.

И всё же Баязид не был безнадёжно испорченным человеком. Высшие сановники относились к нему с презрением, ибо он мир предпочитал войне и занимался в основном пополнением дворцовой библиотеки редкими книгами и предметами искусства, собранными со всей Европы, хотя и опасался выставлять картины, изображавшие человека.

Он был щедр, завалил её подарками, золотом и красивыми вещами, не скрывая восхищения её девочками-подростками.

Предоставленная самой себе, Эме занималась образованием. Она нашла подруг в гареме, хотя гречанки и болгарки, анатолийки и черкешенки оставались слишком ребячливыми и простыми для неё. Она предпочитала компанию своих евнухов и особенно Али.

В гареме нельзя было обрести настоящее счастье. Но можно было найти успокоение.

И вот сегодня Баязид впервые пришёл в её личные покои и к тому же очень расстроенный. Вероятно, случилось что-то ужасное...

Султан упал на диван, потрясая всеми складками оплывшего тела.

— Меня предали, — застонал он. — Меня предали!

Эме присела рядом.

— Кто, падишах?

— Селим! Любимый из моих сыновей. Этот бес Исмаил Персидский поднял восстание в горах Тавра. Я послал против него Селима с армией. А он присоединился к мятежникам и идёт с армией на Константинополь. Идёт на меня! Именем Аллаха! Меня предали! Я пригрел змею на груди!

— Может, ты волнуешься раньше времени, падишах, — сказала Эме. — Ты отправил сына подавить восстание, и он сделал это. Если он добился победы без сражения, убедив восставших вспомнить о долге, можно только поблагодарить его.

— Ты ничего не знаешь, женщина! — вспылил Баязид. — Знаешь ли ты, кто стоит во главе восставших?

Эме уставилась на него, и ужасная мысль промелькнула в её голове.

— Да, — кивнул головой Баязид, — Хоук-младший, который величает себя Хоук-пашой. — Он отбросил её руку, встал и отошёл к окну, которое выходило во двор гарема. — Хоук-паша! Кошмар, восставший из мёртвых, чтобы уничтожить меня!