Османец

Яна излучала гораздо меньше агрессии. Она тоже глубоко дышала, понимая, что сейчас решается её судьба, но выражение её лица было скорее обеспокоенным, чем дерзким. К тому же была немного красивее.

Гарри Хоквуд предпочитал спокойную обстановку в своём доме.

— Я беру Яну, — сказал он наконец.

Через час эскадра Хайреддина была в Золотом Роге. Здесь Гарри сообщили, что ему немедленно нужно быть в доме отца в Галате. Родственники решили, что он утонул во время шторма, а именно сейчас затевается что-то важное. Так сказали Гарри.

Гарри приказал Динизу сопровождать свою «покупку» — он заплатил Хайреддину за неё — и поспешил вперёд, оставив позади себя обнесённый мощными стенами город, огромный и суматошный. Здесь, на северном берегу бухты, возникали новые поселения по мере того, как росло богатство империи Османов и значимость Константинополя в мире.

Величайшим достижением правления Селима I Грозного был захват Багдада и самого халифа. Халифа Мутуваккиля пленили и привезли в Константинополь; здесь он и умер. Селим заявил тогда, что отныне султан османцев будет халифом — религиозным и военным главой всего мусульманского мира.

И не было никого, кто бы не повиновался его решению.

Из всех дворцов, украшавших берег Галаты, ни один не мог сравниться с дворцом Хоук-паши. Он был выстроен Энтони Хоквудом в дни его службы у Мехмеда Завоевателя, а украшен Вильямом Хоквудом в дни его службы у Селима Грозного.

Гарри пришпорил коня, сердце гулко стучало в тревожном предчувствии. Рабы помогли ему спешиться и разинули рты, увидя его раздетым, — Хайреддин одолжил ему слишком маленький кафтан.

В мраморном зале Гарри столкнулся с Эме. Хоквуды, конечно, следовали турецким обычаям, но всё же дом Вильяма не делился на мужскую и женскую половины. Женщины свободно ходили везде, где им хотелось. Вильям не боялся, что кто-нибудь из них попытается убежать.

— Гарри! — воскликнула Эме. — Мы так волновались. Твоя мать просто обезумела.

Гарри поцеловал руку Эме.

— Внезапно налетел шторм. Я потерял судно и двух отличных моряков.

— Но, слава Богу, не себя, — сказала она, сжав его руку.

Обернувшись, Гарри увидел Джованну, спешащую с центрального двора. Двумя годами старше Эме, в свои пятьдесят восемь лет Джованна Хоквуд была не менее привлекательной женщиной; конечно, возраст давал о себе знать, и её когда-то каштановые волосы теперь тронула седина.

— Гарри, любовь моя, твой дядя в гневе и срочно хочет видеть тебя по очень важному делу.

Гарри обнял мать:

— Я немедленно иду к нему. Я в порядке, мама.

Ты не рада?

Глаза Джованны наполнились слезами.

— Что может обрадовать меня больше? Теперь ступай быстрее и моли прощения у Хоук-паши.

Гарри направился к дядиному кабинету, постучал в дверь и вошёл.

Вильям Хоквуд, сидевший за столом, поднял глаза и нахмурился. Хоук-паше было шестьдесят шесть лет, он ходил в военные походы и скитался по миру почти всю свою жизнь.

— Твой мать думала, что ты погиб, — заметил он хриплым голосом.

— К счастью, она ошиблась, Дядя, — сказал Гарри, закрывая за собой дверь. По настоянию Вильяма Хоквуда, оставаясь наедине, они говорили по-английски. Вряд ли кто-нибудь в Константинополе знал этот язык, и таким образом их беседы были совершенно конфиденциальными.

— Я вижу это. Садись.

Гарри опустился в кресло перед огромным письменным столом, заваленным картами и донесениями. Он понял, что действительно затевается что-то важное.

— Это так некстати теперь, — заметил Хоук-паша, — когда многое предстоит сделать. Папа объявил против нас крестовый поход, и Людвиг Венгерский поднял армию. В донесениях говорится, что она насчитывает только двадцать тысяч вооружённых рыцарей, и один Бог знает, сколько всего солдат.

— Но война ещё не объявлена?

— Это и не нужно. Что бы Людвиг ни предпринял, Папа Римский на всё даст согласие. — У Вильяма были весьма веские причины ненавидеть папство при том, что Родриго. Борджиа теперь был только неприятным воспоминанием. — Они готовятся к походу со смерти султана.

Как и многие военачальники, Вильям Хоквуд всё ещё не называл Селима султаном.

Уже не осталось никого, кто бы лично знал Мехмеда Завоевателя. Но то, что он заслуженно получил своё прозвище, знал каждый турок, выходивший на улицы Константинополя. Мехмед был гением, человеком, для которого война и завоевания были делом всей жизни. Человеком, который мог как написать стихотворение или построить прекрасный дом, так и выпустить стрелу.

Было слишком много людей, которые помнили праздную неумеренность наследника Мехмеда,— Баязида II, во время правления которого слава турецкой армии сильно померкла. В эпоху Селима авторитет армии поднялся до былых высот, но его век оказался слишком коротким. Селим низложил отца в 1512 году и через восемь лет умер. Но каких результатов он достиг за короткое время!