Османец

— Согласится ли столь знатная госпожа на свадьбу с неизвестным моряком, о падишах? — недоумевал Энтони.

— Ты не неизвестный моряк, — улыбнулся Сулейман. — Ты Хоук-паша, и, что более важно, тебе благоволит султан. У неё нет выбора, пока она здесь, в Истанбуле.

Позднее Сокуллу рассказал Энтони: Екатерина Корнаро — венецианка знатного происхождения — была выдана замуж за Джеймса II Лусиньяна, короля Кипра, в 1472 году для скрепления союза двух стран. Вскоре он умер, оставив жену беременной. Она родила сына, Джеймса III, и должна была быть регентшей до тех пор, пока сын не достиг бы совершеннолетия. Она приняла титул королевы. Ей было только девятнадцать лет. Екатерине было очень трудно править таким неспокойным государством, да ещё окружённым османской территорией. Но она справлялась с этой обязанностью на протяжении шестнадцати лет. Но когда её сын умер, она отреклась от трона и отдала Кипр своей родной Венеции. По возвращении домой она устроилась в Тревизо, где ей даровали поместье, и до конца своих дней удерживала титул королевы.

Эта девочка, Барбара, внучка одного из братьев той королевы. Да, когда несколько лет назад новый мирный договор был заключён между дожем и падишахом (все предыдущие были расторгнуты после того, как венецианцы посчитали нужным возобновить войну), мы потребовали заложников. Представители благороднейших из венецианских семей, заложники, приехали жить в Истанбул.

Племянник Екатерины Корнаро был одним из них. Он приехал со своей женой и несовершеннолетней дочерью... и с тех пор находится здесь.

— Они пленники падишаха? — сделал вывод Энтони.

— Фактически, но не формально, — допустил Сокуллу. — Пьетро Корнаро живёт в собственном дворце и пользуется всевозможными привилегиями. Но если султан и Венеция когда-либо развяжут войну, он будет казнён. Но разве не такая участь ждёт каждого в империи, Хоук-паша? Ты, как никто, должен это знать. Поверь, я ценю и уважаю остроту твоего ума, но посоветовал бы тебе контролировать свои мысли и поступки, по меньшей мере, пока ты в Истанбуле. Что касается госпожи Барбары... Мне известно, что эта женщина необычайной красоты и прочих достоинств. Лучше тебе не найти.

— Я понимаю, мой господин, — согласился Энтони. — Я должен повиноваться падишаху во всём.

И всё же Энтони чувствовал себя неловко. Как бы хорошо ни старалась мать обучить его, он мало знал — в Алжире было немного книг, подходящих для чтения. И, как бы он ни удовлетворял своих наложниц, он понимал, что существует огромная разница между тем, когда тебя развлекают две служанки, и когда ты должен сделать то же самое с молодой женщиной, которая, безусловно, будет оценивать себя выше.

Фелисити была менее удивлена.

— Жена! — объявила она. — Вот так просто! — Она щёлкнула пальцами. — Девушка, которую я никогда не видела.

— Это приказ падишаха, — объяснил Драгут, который вместе с Энтони вернулся в Галату. — Говорят, что она очень красива, — продолжал Драгут. — Их семья очень богата. За ней дадут большое приданое. Она будет жить во дворце Хоуков, который падишах приказал отреставрировать для тебя, госпожа.

Фелисити несколько помягчела, узнав, что может пользоваться неограниченным кредитом для восстановления дворца. И всё же до конца она не простила.

— Падишах полагает, что таким образом он покупает меня, он хочет, чтобы я забыла об убийстве мужа, — говорила она.

— Я сомневаюсь, что он думает об этом, госпожа, — ответил Драгут. — Он хочет восстановить былую славу Хоуков.

Фелисити была удовлетворена, когда сам Мехмед Сокуллу пожаловал к ним во дворец. Он посмотрел, как идут работы по реставрации помещений.

— Я думаю, — прокомментировал он, — что такой дворец подойдёт и для принцессы. Синьор и синьорина Корнаро уже ждут вас.

— Моего сына нет дома, — сказала Фелисити. — Он в бухте около своих кораблей.

— Я это знаю, госпожа, — улыбнулся Сокуллу. — Поэтому я и пришёл. Падишах распорядился, чтобы свадьба состоялась по европейским обычаям. Ты должна посмотреть невесту. Хоук-паша не увидит её до самой свадьбы.

Фелисити задержала дыхание и внезапно разнервничалась.

— А эти господа меня примут?

— Считай, что уже приняли, — Продолжал улыбаться везир. — Такова воля падишаха.

Дверь открылась, и Беатриче Корнаро взглянула на свою дочь.

— Пришла англичанка, — сказала она, — да ещё с везиром.

Барбара поднялась со стула. Сердце её билось, она чувствовала, как румянец обжёг её щёки.

— Сядь, девочка, — приказала мать. — Иначе упадёшь. Мы должны заставить их подождать, хотя бы некоторое время. Мы заложники, но не рабы.

Барбара села. Её мать устроилась рядом.

— Ты боишься? — спросила она.

— Да, мама.

— Хорошо. Так и должно быть. — Выражение лица Беатриче Корнаро — она была Мочениго, древнее и могущественнее рода в Венеции не было — смягчилось. — Мы жертвы великого преступления. И если страдание должно стать твоей судьбой, помни, что надо быть достойной имени семьи.

— Да, мама, — сказала Барбара.