Осьмушка

Вот здесь, у корней рябой берёзы, отлично можно устроиться. Второй раз за день Пенелопа вынимает милые сердцу вещи на свет и опрятно раскладывает перед собой.

– Ого! Нарядные…

– Одурел, валенок?! Чего подкрадываешься!!

Не подкрадывался Крыло.

Сама на сиреньи бусы засмотрелась до полубеспамятства, хотя слухом и нюхом угадывала, что бывший Липка где-то недалеко шарахается. И вот, пожалуйста, нанесло каким-то ветром…

За пару дней на забритом скальпе у Крыла наросла мелкая щетина, и снова видны проплешины, похожие скорей на очень старые ожоги, чем на следы какой-нибудь заразы. Но даже это его не портит. Видать, крепко решил ходить в красавушках. В жёстком хохольнике торчит наискосок пёстрое совиное перо. В первый миг Резаку даже чудится, что Крыло чем-то накрасил рот, но почти тут же осьмушка соображает, что он просто поел лесных ежовых ягод – вон и пальцы тоже окрасились, от сока.

– Я не валенок, – улыбается Крыло. – А это у тебя…

– Моё, – говорит Пенни, аккуратно убирая украшения в мешочек.

– А чего не носишь?

– Не хочу.

– Твоё. Не носишь. Не хочешь… – произносит Крыло, будто хитрую задачку в уме решает. – Тогда дай я возьму одно! Я носить буду.

Подходит вплотную и усаживается напротив как ни в чём не бывало, будто по приглашению! Даже тянет руку, испачканную в ягодном соке – взять.

Мгновенно рассвирепев, Пенни толкает Крыла ладонью в грудь – сильно, тычком. Стоявши бы на ногах – как есть бы повалился!

– Нельзя, говорю!

Крыло вскрикивает коротко, округляет глаза, трёт ушибленное место. Но даже теперь отчего-то не сердится.

– Так ты же не носишь. Тебе не нужно, а мне выходит нужней…

– Мне – нужно!!! – рычит Резак. Только от огромного и беззлобного крылова удивления всю свирепость – как водой залило. И Пенни произносит уже чуть спокойнее: – Это подарок, для памяти.

– Ааа. Вещи, для памяти… – говорит Крыло тихим голосом. – Как вот у Шалы бусы… Не знал, Резак. Виноват.

– Да чего там. Я тоже зря – бить-то сразу. – Пенни отводит глаза: от упоминания Шалиных бус, щербатых, тусклых, ей становится не по себе.

– Разве ж это битьё? – фыркает Крыло, поднимаясь на ноги. – Так, острастка. Хочешь – идём уж вправду подерёмся, поломаемся: я смекаю, мы с тобой годками примерно ровня, это ничего, что у тебя клычата маленькие, – а силу и померяем!

Встряхивает плечами, поглядывает искоса с кротким лукавством: ну разве откажешь теперь мне-красавушке? Разве не хорош я, чтобы с тобою, Резак, помахаться?

* * *

Меряться силой решают на удобном месте, в виду лагеря. Пенни только успевает сбегать домой, пришхерить горчичный кисет. Взглянуть на драку собираются и некоторые костлявые, и маляшки, и даже Тис подходит – присмотреть. А у Ёны уши что-то прядают беспокойно, и рот поджат, а сам стоит столбом и руки в карманах – не пойми с чего чернявый ох в какой тревоге, и только вид равнодушный старается держать.

– Крыло! Ты с башки-то пёрышко сними, а то ещё сломаем!

– Сломаем – не беда, новое найду!

Драка выходит забавная.

Пенни же и с Хашем билась, и Тумака в драке видела, не говоря уж о покойном старшаке-Последнем. Так те все показывали одну и ту же лютую повадку.

Межняк и от Крыла наполовину ожидает подобного, да не тут-то было! Бьёт Крыло вовсе не зло, зато красуется что есть духу!

Сперва можно даже на вид угадать: ага, разноглазый, вот это коленце ты точно у Ржавки перенял, а это – у Дэя, и увёртка у тебя Маррова, и припляс – неужто от Чабхи-Булата! Потом пляс делается похитрей: заёмные ухватки Крыло переплавляет в какие-то новые, совсем свои, пусть и не всегда удачные.

Наконец Резак изловчается крепко вжать Крыла в подтоптанную траву. Тот легко признаёт над собой победу. И всё равно, поднявшись и отряхнувшись, похаживает так, словно только что полчище чертей одолел, не сбив дыхания.

«Да ведь он доволен, что я победила, – удивляется Пенелопа. – И небось ещё больше доволен, что и от меня какой-нибудь наскок перенял, типа к себе в коллекцию.

Вот так: не победил, а и тому рад, что научился и сильнее станет. Ну, Крыло! Ну, красавушка!»

– Ёна, эй! – радость-то ещё по каждой жилке прыгает; Пенни сгребает чернявого в охапку, отпускает, слегка смутившись. – Ёна, а я сегодня здоровенного зайчищу видела! Знаешь какого? Вот такенного!

Пенни показывает руками. Получается, что заяц и впрямь был изрядный – скорее с небольшую овцу.

Как и не бывало тревожных льдинок в лаячьи-голубых глазах.

– Да это ж целый джекалоп! Расскажи!

* * *

– Так ты говоришь, морда вся исполосована была?

– Ага, и ухо рваное. Я совсем близко подошла – сидел, глаза как у обкуренного.

– Рубцов много – значит, матерущий, и мужачок. Мужачки-зайчики, они промеж собой что ни год большие драки устраивают, а когти-то – во… а что близенько подпустил – так это время сейчас такое: лето на исход пошло. Смотри, и на берёзах уже листья нет-нет да с жёлтой каймой попадаются.

Вроде и глупо удивляться, что лето не бесконечное, а как тут не удивиться…

Пенелопа замечает, что нынче во время вечерней еды костлявые шумят меньше обычного.