Основания девятнадцатого столетия

            99 К трудному вопросу о расах я вернусь в другом месте (см. гл. 4). Здесь хотелось бы включить только одно очень важное замечание: с раз­ных сторон поднимается вопрос о существовании арийской расы, неко­торые филологи считают веским аргументом языковой критерий (см. Соломон Рейнхард (Salomon Reinach.

«L'origine des Aryens»), отдельные антропологи указывают на хаотичные результаты измерений черепа (на­пример, Топинара (Topinard) и Ратцела (Ratzel), исследователи же в об­ласти истории права единодушно употребляют выражение «арии», соответственно «индоевропейцы», так как они находят определенную правовую точку зрения в группе этих народов родственных языковых групп, которые с самого начала и на протяжении всего развития корен­ным образом отличаются от определенных, также неискоренимых пра­вовых взглядов у семитов, хамитов и т. д. (Следует обратиться к произведениям Совиньи, Моммзена, Йеринга, Лейста (Savigny, Mommsen, Jhering, Leist)). Никакие измерения черепа и кропотливая филоло­гическая работа не смогут отменить этот простой, великий факт — результат педантичных юридических исследований — он объясняет су­ществование морального арийства (в противоположность моральному не–арийству), даже если народы этой группы состоят из таких пестрых составных частей.

            100 Jhering. «Entwickelungsgeschichte des römischen Rechts». S. 81 {Йеринг.

«История развития римского права»). Тем более примечатель­ное замечание, что этот великий правовед энергично отрицает, что народ может иметь что–то прирожденное, он даже доходит до невероятного ут­верждения («Vorgeschichte der Indoeuropäer». S. 270) («Предыстория ин­доевропейцев»), что унаследованная психическая (и вместе с ней моральная) структура человека — это, очевидно, то, что можно обозна­чить понятием «раса», — не влияет на его характер, а только географиче­ское окружение, так что арий, пересаженный в Месопотамию, ео ipso должен стать семитом и наоборот. Так что псевдонаучная фантастиче­ская картина Геккеля о различных обезьянах, от которых произошли раз­личные расы, кажется по сравнению с этим разумной. Не следует забывать, что Йеринг всю жизнь должен был бороться против мистиче­ской догмы о «врожденном corpus jurisa» и что его большой заслугой яв­ляется то, что он освободил путь настоящей науке. Этим объясняется его преувеличение в обратном смысле.

            101 Ср.: Savigny.

«Geschichte des römischen Rechtes im Mittelalter». Kap. 1. (Савинъи.

«История римского права в Средние века»).

            102 Некоторые считают конституцию Ликурга еще более произволь­ной, однако несправедливо. Потому что Ликург не потрясает сложив­шиеся в ходе исторического развития основы, наоборот, он их укрепляет: народы, притекавшие в Лаконию один за другим, наслаивались друг на друга, последние пришедшие сверху — и Ликург их так и оставил. Пеласгеры (гелоты) обрабатывали землю, ахейцы (Periöken — периоки) за­нимались торговлей и ремеслами, дорийцы (спартанцы) воевали и, следовательно и правили. Это не было искусственным распределением ролей, но утверждением фактически имеющихся обстоятельств. Я убеж­ден, что жизнь в Лаконии долгое время была более счастливой, чем в других частях Греции. Работорговля была запрещена, гелоты были на­следственными арендаторами, и хотя им жилось несладко, они пользова­лись независимостью. Периоки могли свободно передвигаться, даже к их ограниченной военной службе относились снисходительно в интересах существовавшего в некоторых семьях наследственного ремесла. Для спартанцев принципом всей жизни было общение, и в залах, где они со­бирались на свою простую трапезу, красовалась, как ангел–хранитель, одна–единственная статуя бога смеха (Плутарх, «Ликург» («Lykurg». XXXVII). В чем можно упрекнуть Ликурга, это, во–первых, в том, что он намеревался данные и потому здоровые обстоятельства установить на­вечно, но при этом лишал живой организм необходимой эластичности, во–вторых, что он на этом прочном основании возводил во многих отно­шениях фантастическое здание. Здесь опять выступает теоретизирую­щий политик, который рациональным путем начинает устанавливать вещи, которые должны были бы быть, когда в действительности логизи­рующему разуму подобает только регистрирующая, но не творческая функция. То, что Ликург взял за исходный пункт исторические факты, гарантировало его конституции самую большую силу и долговременность среди всех греческих конституций.