Основания девятнадцатого столетия

Интерес к природе и науке, однако, сопутствовал ему до конца. Во–первых, переехав в Байройт, он устраивает на своей вилле хорошо оборудованную любительскую обсерваторию, отдавая многие ночные часы созерцанию звездного неба, од­ной из величайших тайн, покоряющей ум человека (Кант). Во–вторых, покончив со строго экспериментальным естество­знанием, Чемберлен отдался натурфилософии, избрав главной темой проблему жизни. Ее первый набросок появился в 1896 г., году напряженной работы над другими культурфилософскими идеями, вылившимися в известные «Основания». В полном объеме, известном в кругу ближайших друзей под названием «Учение о жизни Чемберлена», этот манускрипт не был издан, исключая некоторые фрагменты, вошедшие в книгу о Канте. Мы лишены возможности здесь изложить идеи этого учения, отреферированные самим Чемберленом в цитируемом нами письме к Икскюлю, ограничившись приведением несколько необычного заглавия этого труда. Оно дает представление о круге проблем, входивших в тему его натурфилософии, и поня­тий этого учения. Вот оно.

«Новое воззрение

относительно строения (Gestalt) живого существа и значения понятия сродственности между орга­низмами, возникшее под влиянием гётеанского воззрения на природу, индийской и кантовской мысли; предварительный беглый набросок для представления о надлежащем способе и пути, дабы эта идея была постигнута, т. е. чтобы ее из об­ласти туманной догадки перенести в сферу отчетливо созер­цаемого и ясно обмысливаемого; в надежде умножить этим духовное достояние человека, нанести смертельное пораже­ние надуманно–эмпирическому учению об эволюции, проти­водействовать надлежащим образом метафизике».[110]

Решительному изменению интересов сопутствовал еще один факт, радикальным образом изменивший характер его жизни. До этого, несмотря на большое подвижничество, его умственные наклонности имели скорее пассивную форму. В начале 90–х он почувствовал в себе пробуждение совершен­но иных склонностей. Его дневники полны записей различ­ных планов, мыслей, проектов, идей, конспектов сочинений. Обостряется тяга к писательству, к самостоятельному творче­ству, притом настолько сильная, что противостоять ей не име­ло смысла. В январе 1892 г., если мы правильно понимаем его объяснения, он почувствовал пробуждение в своей душе какой–то особой повелительной силы, которую он назвал «де­моном писательства». «В год моего тридцатисемилетия неожиданно вошел в мою душу демон писательства и одер­жал надо мною власть так, что отныне я уже не мог оставить пера».[111]

Писательская продуктивность его стала поразитель­ной. Она венчалась не только огромными фолиантами сочи­нений, посвященных Вагнеру, Канту, Гёте, огромным по объему трудом «Основания XIX столетия», но и большим ко­личеством книг меньших форматов, посвященных вопросам истории религии, теологии, культурфилософии, в десятках публицистических работ, статей и сборников и проч. Он оста­вил сверх этого неопубликованные обширные дневники и не­объятного объема переписку. Жажда писать письма была почти всепожирающей. Его письма очень часто имеют харак­тер законченных эссе, пригодных и, видимо, рассчитанных на публикацию. По замечанию того же Кайзерлинга, их длитель­ные беседы в Вене нередко переходили в переписку, допол­няя одно другим.

Нам только остается довериться правдивости сообщения относительно «демона писательства». Но на память приходит то, что нередко сообщают нам о духовном развитии великих мыслителей прошлого, о тех внезапных интеллектуальных и психических кризисах, которые радикально меняли их воззре­ния и сам образ жизни. Их переживали Августин Блаженный, Абеляр, И. Лойола, Декарт, Паскаль, Руссо, С. Кьеркегор... Не знать о них, а тем более о «демоне Сократа» книгочей Чембер­лен не мог. Может быть, желание и в этом отношении быть по­добным избранным гениям двигало Чемберленом, когда он поведал миру о своем «демоне», но все же у нас нет оснований не верить искренности сказанного.[112]

Но как бы то ни было, действительно с этого момента пи­сательство стало едва ли не манией Чемберлена. И в нем он достиг совершенства.

Движение к Вагнеру

Первым предметом, который Чемберлен пожелал предста­вить в своей интерпретации, стала тема Рихарда Вагнера.

Именно на ней утвердился его авторитет и через нее он вошел в мир немецкой культуры, заняв первенство в художественно–идеологическом движении вагнеризма, а также проник в весьма закрытые сферы немецкой духовной элиты.