Шли они минут пять, то останавливаясь посидеть, то стояли у какого-нибудь окна, и все это время Анна молчала и лишь пыталась слушать. К ним ещё раз подошёл, точнее, налетел на них учитель малышки Лиззи, в лицо ей заявил (в самый-самый последний раз), что бы она ни в коем случае не использовала в фильме слова "прекрасно", "удивительно", потому что зритель сам должен прийти к выводу о том, что показанное в фильме прекрасно и удивительно. Попрощался и улетел в отдел с поэзией.
Они зашагали все дальше, Анна ушла в себя, а ее подруга ушла в самые дебри терминов. Вскоре последняя остановилась, взглянула на часы, лучезарно улыбнулась и исчезла, извинившись.
Анна стояла одна. Она обернулась. Далеко-далеко скрылась в жёлтом квадрате проема темная фигура. Мелькнула ещё одна, в конце коридора справа. И все. Ни души. Подруга завела ее своей болтовней туда, где Анна в детстве потерялась и где больше ни разу не ходила. Девушка сделала шаг, звук которого глухо улетел в бесконечность заднего крыла здания. Впереди синяя пустота. Окна здесь мутные и пыльные, кроме серых отсветов на полу и стенах они ничего не дают. Сзади… Так, сзади ведь был какой-то свет, в конце. Теперь и его нет. Куда Анна ни устремляла взгляд расширенных зрачков, ничего не подсказывало, как ей выйти отсюда. Пальцы непроизвольно сжались. Ноги несли ее в неизвестное, как и когда-то. Лишь бы не стоять под гнетом этих черных коридоров. Нет. И идти нельзя, эти лестницы точно уведут глубже, но не к выходу. Шаги ее тихо нарушали сон теней и забытых всеми картин. Пылинки воздуха в серых нитях света были вынуждены танцевать быстрее, чем обычно, из-за дыхания Анны. Она остановилась в конце одного из коридоров, перед спуском на лестницу. Кто-то смотрит сзади. Теплое ощущение тревоги ползет по ногам и спине. Побежать вниз нельзя, да и обернутся тоже. Но бездна лестницы – наибольшее из зол. Анна обернулась, и ее встретил взгляд тысяч сломанных жизней. С картины тускло, но пронзительно взирал какой-то мужчина, с длинными черными волосами, и в доспехах, из под которых удушающе выглядывал кружевной воротник. Мужчина улыбался, но не глазами, а только ртом, искусственно. Можно было бы предположить, что это давно забытый художник не умел передать эмоции на портрете, но все же глаза казались живыми. И даже мертвая улыбка умудрялась жить, хоть и не сочеталась со страданием во взгляде. Вся эта его одежда, неудобная, красивых, но неестественных форм будто держала его в плену устоев и формальности его времен. Снаружи он смирился со своей этой жизнью, о чем говорила его улыбка, но внутри мучился бесконечно невыносимо, и это мучение нашло выход во взгляде.
Анна вдохнула носом, похолодела, и побежала прочь, задев ногой на пыльном полу какую-то черную книгу. Та поплыла вперёд по инерции, и вскоре остановилась в дверном проеме, который девушка заметила только сейчас. Где-то далеко мелькнула стайка детей со сгорбленной фигурой взрослого во главе, и скрылась в одном из квадратов теплого света. Легкие Анны раскрылись очень широко, впуская в себя пыль коридоров и желанное чувство освобождения. Она схватила, непонятно зачем, черную книжку с пола, и понеслась навстречу спасительному свету и суете.
Глава третья
Свист ветра стихает, пронесся в уходящую даль. Поезд теряет скорость. Ландшафт смешанного леса, через который плыли вагоны, проносится все спокойнее. М попытался заснуть после разговора с Кристиной, в надежде, что станет исключением среди одиноких правил этого мира. Но как ни пытался – глаз не сомкнул. Эта девушка с кукольным личиком была права, здесь никто не спит. М оставалось только лежать на жестких мотках верёвок, и смотреть за сменой пейзажа, в котором была единственная отрада.
Отсутствие сна этот мир компенсировал наличием бесконечного наслаждения для вечно открытых глаз. Свет в небе постоянно играл бликами, мягко и незаметно. Будто светил в небе было несколько, и разных оттенков. Тем не менее, ни одного М так и не увидел, даже элементарного солнца или луны. И форму ландшафта он не мог понять, она постоянно менялась. В одном месте все было так, как на земле, и ощущалась шарообразность формы планеты, а в другом месте все могло стать плоскими и настолько далеким, что мир этот представлялся вселенской картой, или картинкой, парящей в космосе.
В лесу стали показываться озера, которые спали в объятиях деревьев. Вскоре водоемов стало больше, и чем дальше ехал поезд, тем меньше было земли. Через несколько минут они неслись по водной глади, лес остался позади и только полоска суши, по которой тянулись рельсы, связывала их с удаляющейся землей.
Кристина снова стояла у края аккуратной фигурой, с тёплыми контурами на лице от света горизонта. Горизонта, которого и видно то не было, там сияло только розово – желтое пламя.
М приподнялся на локтях, поискал глазами Кассандру, и обнаружил ее лежавшую у себя под боком, она что-то царапала на полу шурупом. Он поднялся так, будто проснулся среди фарфоровых ваз, и встал рядом с Кристиной, тщательно стряхнув пыль с плеча.
– Куда мы сейчас едем?