Основы этнополитики

Например, он раз за разом предлагает понимать под этносом «коллектив особей, противопоставляющий себя всем другим коллективам»[279]. Противопоставляющий — подчеркнем — неважно по каким признакам: по кровному родству, или по образу мыслей и действий, или по религиозным убеждениям, или по способу ведения хозяйства, или еще по каким критериям. Противопоставляющий — и все! Раз некая общность противопоставляет себя другим — значит, перед нами, якобы, очередной «этнос».

Гумилев на протяжении всей книги пользуется именно таким подходом. Как уже упоминалось, он, к примеру, выделил в «этнос» скопом всех ранних христиан, независимо от их действительно этнического происхождения, затем, уже в составе всех христиан вообще — отдельно православных всех кровей, а затем, уже в составе русских православных — русских же старообрядцев. И т. д. Якобы все это — этносы.

Гумилев вновь и вновь дословно повторяет, настойчиво утверждает, что этнос — «устойчивый коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим аналогичным коллективам, имеющий внутреннюю структуру, в каждом случае своеобразную, и динамический стереотип поведения»[280]. И еще раз расшифровывает так: «В каждом большом биоценозе человек занимает твердое положение, а заселяя новый регион, меняет не анатомию или физиологию своего организма, а стереотип поведения. Но ведь это значит, что он создает новый этнос!»[281]. Или так, ультимативно: «Возникновение нового этноса есть создание нового стереотипа поведения, отличного от предшествовавшего»[282]

.

На самом-то деле мы уже твердо знаем, что для определения этничности важно выяснить не кто кем себя считает, во что верит, как себя ведет и кому противопоставляет, а исключительно одно: кто кем является объективно, по совокупности биологических маркеров-признаков, и последнее слово тут всегда за антропологом-биометристом в союзе с генетиком. Стереотипы этноса могут меняться вслед за историческими обстоятельствами, но этнос самотождественен, пока сохраняет свой генотип, свой комплект этнических биомаркеров.

Однако Гумилев настаивает — и это утверждение выдает с головой его несостоятельность именно как биологиста, вообще ученого-естественника: «Феномен этноса это и есть поведение особей, его составляющих. Иными словами, он не в телах людей, а в их поступках и взаимоотношениях. Следовательно, нет человека вне этноса, кроме новорожденного младенца. Каждый человек должен вести себя каким-то образом, и именно характер поведения определяет его этническую принадлежность»[283].

С точки зрения биологизма, Гумилев все ставит с ног на голову и дело обстоит прямо противоположным образом. Действительно, нет человека вне этноса; но именно этническая (в биологическом смысле) принадлежность диктует человеку характер его поведения. И как раз именно новорожденный младенец обладает всей полнотой и чистотой ничем не замутненной этничности, поскольку имеет полный набор врожденных программ, но не успел еще подвергнуться никаким воздействиям навыков и убеждений! С возрастом ребенок неизбежно наберется различнейших аберраций (отклонений, ошибок сознания, ложных мнений), среди которых могут быть и аберрации этнического характера. Яркий пример: янычары, манкурты… Его смогут убедить в том, что он — кто угодно, вплоть до волка, если воспитываться он будет в волчьей стае; смогут научить или заставить даже вести себя, подобно волку. И только в младенчестве он безусловно — вещь для себя: тот кто есть на самом деле. А если уж быть совершенно последовательным и точным, этничность, конечно же, определяется не в миг рождения, а в миг зачатия. Зародыш человека — уже изначально этничен, обладая всей совокупностью генов, отвечающих за его расовые и национальные признаки.

Итак, критерий этноса, принятый Гумилевым за основу, на наш взгляд полностью и совершенно несостоятелен. Соответственно, базовое определение, данное Львом Николаевичем в самом начале своей книги («этнос — феномен биосферы, или системная целостность дискретного типа, работающая на геобиохимической энергии живого вещества в согласии с принципом второго начала термодинамики»[284]

) — есть не более чем бессмысленный набор слов, многозначительная пустота.

Ничем не лучше и другое фундаментальное понятие, коим оперирует Гумилев: «суперэтнос». («Суперэтносом мы называем группу этносов, одновременно возникших в определенном регионе, взаимосвязанных экономическим, идеологическим и политическим общением»[285].) Которое, исходя, опять же, из правил семантики, должно обозначать высшую степень естественно-биологической целостности, притом обладающей максимальными параметрами. Но на поверку гумилевский «суперэтнос» оказывается лишь непрочным, неустойчивым, внутренне противоречивым конгломератом отдельных этносов, искусственно слепленных силой обстоятельств — политической волей, военной силой, экономической целесообразностью или нуждой — во временное мозаичное целое.