Основы этнополитики

Экзаменатор: Ну-с, молодой человек, и что же такое «лошадиная сила»?

Студент: Это сила, которую развивает лошадь длиной в один метр и весом в один килограмм!

Экзаменатор

: Да что вы говорите? И где же вы видели такую лошадь?!

Студент: А ее нельзя так просто увидеть: она в Париже, в палате мер и весов!

Стоит лишь завести разговор об этносах, как обязательно возникнет фигура, которую невозможно пройти молчанием: Лев Николаевич Гумилев (1912–1992) с его теорией «этногенеза». Это слово приходится брать в кавычки как не имеющее ничего общего с принятым в науке омонимом. Поскольку Гумилев подразумевал под ним почему-то не начальный период зарождения и становления этноса — именно как того требует этимология, а весь процесс существования «этносов»

 (это слово он тоже понимал столь своеобразно, что приходится прибегать к кавычкам) от рождения до смерти. Или, если использовать его терминологию, от «пассионарного толчка» до «фазы обскурации». Хотя всякому понятно по смыслу слов, что смерть организма не может относиться к его же генезису, т. е. зарождению. А следовательно, трактовка центрального понятия «этногенез» уже неудачна с точки зрения семантики.

Однако Гумилев был настолько обаятелен, талантлив, увлекателен и многознающ (особенно в малоизученной у нас области — истории Великой Степи, Средней Азии, Тибета и Китая), обладал настолько симпатичной — до легендарности — биографией, что нашлись значительные массы поклонников, образовавших кружки, семинары и движения вокруг его наследия. Так что сегодня мы говорим о школе Гумилева, насчитывающей тысячи адептов. Ради этого факта стоит присмотреться к нему повнимательней.

Трудно согласиться с хлесткой оценкой его наследия, данной А.Й. Элезом: «Претензия на нетипичный подход в сочетании с поверхностностью, выдаваемой за энциклопедичность знания, и ориентацией на читателя со средним образованием и обеспечила теоретическим работам Л.Н. Гумилева такую популярность в послесталинском СССР». Эта популярность во многом заслужена. Он был настоящим эрудитом, хотя и фантазером одновременно.

Однако, на мой взгляд, тот же Элез совершенно верно отметил, что «"биологизация" у Л.Н. Гумилева имеет место не как методологический принцип построения некоторой теории этноса, а как набор несуразиц, проистекающих из отсутствия способности логически рассуждать»[275]

. Мягче, но от того не менее точно высказался В.Д. Соловей: «Только затянувшимся недоразумением, а также справедливой критикой Гумилевым социологизаторских подходов к этничности можно объяснить квалификацию его взглядов на этничность как “биологизаторских”»[276].

Именно принципиальное расхождение Гумилева с путеводной звездой настоящей книги — принципом биологизма, биодетерминизма — заставляет подробно остановиться на наших теоретических разногласиях. Поскольку анализ крупных ошибок крупных личностей имеет непреходящее воспитующее и обучающее значение[277]. Вместе с тем, плодотворные наблюдения и идеи Гумилева (а они есть!) также необходимо взять в рассмотрение, чтобы освоить весь реальный позитив замечательного русского мыслителя и художника-историософа.

Наследие Гумилева многотомно. Вполне понятно, что в книгах и статьях, накопившихся за большую жизнь историка, можно выискать, как в любом популярном учении, противоречия, нестыковки и даже прямо противоположные по смыслу утверждения. Поэтому было решено ограничиться для характеристики этнологии Гумилева лишь одним, зато сугубо специальным и цельным трудом, его диссертацией на соискание степени доктора исторических наук: «Этногенез и биосфера Земли» (Л., ЛГУ, 1989. — Изд. 2-е, испр. и доп.).

Итак, в чем же нельзя согласиться с Гумилевым? Остановимся только на важнейших моментах теории, опуская все частности.

Первое. Как ни странно, Гумилев — такой же субъективный идеалист, как и раскритикованные выше конструктивисты с Тишковым во главе. Его главный постулат: «В основе этнической диагностики лежит ощущение»[278]. Собственно говоря, из уважения к науке на этом следовало бы вообще всякое обсуждение книги Гумилева прекратить. Тем более, что сам автор неоднократно требовал перевести историю из разряда гуманитарных наук — в разряд наук естественных; а тут вдруг такое заявление, полностью дезавуирующее не только естественнонаучный, но и вообще всякий научный подход! И оно — не оговорка, поскольку Гумилев неоднократно дает оригинальные дефиниции, которые утверждают субъективно-идеалистический взгляд на проблему этноса.