Основы этнополитики

Многие же другие, оказавшись на открытых пространствах, вынуждены были изменить характер общины с кровнородственного на территориальный. Однако этот простой и очевидный факт позволяет предполагать, что под сколь угодно глубокими психологическими наслоениями, обусловленными территориальной общинностью, всегда можно отыскать кровнородственный инстинкт или архетип (мнему). Этничное — первично, повторю сие паки и паки.

Принадлежность этноса к той или иной форме общинной жизни во многом определяет его национальную психологию и модель поведения. Не учитывать этого нельзя.

Глава четвертая. ОТ РОДА — К НАЦИИ

Самое естественное государство — такое, в котором живет один народ с одним присущим ему национальным характером.

И. Г. Гердер

Каждой нации — свое государство; не более одного государства для каждой нации.

Джузеппе Мадзини

В конечном счете ассимиляция — менее интересный и ценный результат, чем создание собственной нации на основе собственного этноса.

Ксения Касьянова

Понятие нации в современном околонаучном и политическом обиходе запутано не меньше, чем понятие этноса и все с ним связанное. Более того, вызрела целая генерация авторов, пытающихся, подобно весьма модному в России Эрику Хобсбауму, убедить нас в том, что при нащупывании этого понятия «и субъективные, и объективные определения несовершенны и ставят нас в тупик»[346]

. Сей автор уверяет: «Проблема в том и заключается, что мы не способны растолковать наблюдателю, как apriori отличить нацию от других человеческих сообществ и групп — подобно тому, как можем мы ему объяснить различие между мышью и ящерицей»[347]. В итоге, убоявшись бездны премудрости, Хобсбаум гордо заявляет, выдавая свою слабость за силу: «Самой разумной переходной установкой для исследователя является в данной области агностицизм, а потому мы не принимаем в нашей книге никакого априорного определения нации»[348]. Многочисленные российские и западные адепты этого гуру (конструктивисты всех сортов) охотно множат подобные заявления.

Причина такого научного бессилия понятна: это отказ исследовать сам предмет от его истоков (то есть этногенез как таковой), но исследование вместо того различных точек зрения на предмет. Этому пороку подвержена вся западная идеалистическая общественная наука, давно превратившаяся из науки знаний и фактов — в науку мнений. Критический анализ концепции конструктивизма во всех подробностях (на материале таких его столпов, как Э. Геллнер, Э. Хобсбаум и Б. Андерсон) читатель найдет в приложении к настоящей книге.

Отчасти для любого западного исследователя дело привычно осложняется лексическим убожеством англоязычия: единым словом nation

обозначается и собственно нация, и народ, и национальность, и даже, отчасти метафорически, государство, как это видно на примере ООН. Но при этом тот же язык дает и ключ для выхода из тупика, ибо корень латинского слова natio — а именно, nat — означает не что иное как «род».

Точно так же, как русское слово «народ», латинское слово natio (оригинал, многочисленные копии с которого вошли едва ли не во все языки мира) четко и ясно обнаруживает этимологическую связь, указывающую на кровную, племенную сущность этого понятия. «Народ» и «нация» изначально тождественны. И в античные времена этим словом обозначалось именно племя[349].

Но в наши дни неразбериха с самыми насущными понятиями «народ» и «нация» достигла в западном мире таких масштабов, что даже работа над основополагающими документами ООН, включая Устав этой организации, оказалась сильно затруднена[350]

. Во многом, как выяснилось, это связано с тем, что оба термина имеют разные смысловые оттенки в английском, немецком, французском и русском языках. В итоге остановились на формулировке: «[термин] "нации" используется применительно ко всем политическим образованиям, государствам и негосударствам, в то время как [термин] "народы" относится к группам людей, которые могут составлять или не составлять государства или нации».

Как видим, практическая потребность политиков хоть как-то договориться заставила разработчиков расширить понятия до полной размытости содержания.

Наука, однако, не может следовать подобным путем, это очевидно.

К счастью, российскому ученому нет никакой необходимости оглядываться на Запад. Ему не столь трудно определиться по поводу нации и ее отграничения от других сообществ, поскольку в России есть достаточно крепкая, сложившаяся научная традиция, подвергать которую пересмотру я не вижу оснований.

* * *

История отечественного нациеведения имеет, признаем, свои зигзаги[351]. Но они успешно преодолевались даже в самые непростые времена.