Основы языческого миропонимания

Однако вышеизложенное ни в коей мере не означает, что влияние южных мировоззрений играло ведущую роль в формировании сибирских языческих верований. В последние годы становится все более очевидным, что влияние древних мировоззрений было во многом взаимным. Очевидно, что северные мировоззренческие импульсы носили (во всяком случае, в отдельные исторические периоды) достаточно выраженный характер. В этой связи следует напомнить, что наряду с южными миграционными волнами на урало-западносибирской территории археологически зафиксировано несколько мощных этнокультурных сдвигов из северных таежных глубин в сторону степной зоны (Косарев М. Ф., 1984. С. 169–170). Может быть, именно северными внедрениями объясняется почитание ведийскими ариями лося, авестийскими иранцами бобра — животных, характерных для северных районов Евразии. В ведийских ритуальных текстах лось, нередко восьминогий (вспомним древнейший общесибирский миф о шести- или восьминогом космическом лосе), называется «шарабха», что соответствует мансийскому и хантыйскому названию лося: «шор(е)п», «шарп» и др. Бросается в глаза «сибирский» (уместный разве только для мансийской Калтащ) характер верхней одежды авестийской Анахиты:

В бобровую шубу одета

Ардвисура АнахитаИз трехсот бобров

(Брагинский И. С., 1972. С. 70)

Интересны также данные лингвистики, свидетельствующие о наличии в иранских языках ряда финно-угорских заимствований.

Тем не менее, версии, касающиеся возможности сибирских перво-бытноязыческих воздействий на духовную культуру азиатского юга, по существу, не разрабатываются, хотя северная (полярная?) локализация мифического индуистского рая (священная гора Меру) и разделяемая рядом археологов точка зрения о северной прародине индоариев (Ар-каим…, 1995) дают право на апробацию нетрадиционных концептуальных построений. Однако эта проблема требует специальных исследований, которые выходят за рамки целей и задач настоящей книги.

Северным мировоззренческим воздействиям подвергался не только азиатский юг, но и Средиземноморье. Интересны сведения о северных людях — гипербореях, приведенные Геродотом на основании рассказов делосцев: «Гипербореи посылают скифам жертвенные дары, завернутые в пшеничную солому. От скифов дары принимают ближайшие соседи, и каждый народ всегда передает их все дальше и дальше вплоть до Адриатического моря».

Делосцы, в частности, сообщили Геродоту, что однажды «гипербореи послали с дарами двоих девушек по имени Гипероха и Лаодика. Вместе с ними были отправлены провожатыми для безопасности девушек пять гиперборейских горожан. Это те, кого теперь называют перфереями и весьма почитают на Делосе… Еще раньше Лаодики и Гиперохи из страны гипербореев мимо тех же народов прибыли на Делос две молодые женщины — Арга и Опис. Они несли Илифии священные дары, обещанные за быстрые и легкие роды. Как передают, Арга и Опис прибыли из гиперборейской страны вместе с самими божествами… и делосцы им также воздают почести» (Геродот, 1972. С. 195). От делосцев обычай почитания гиперборейских богов восприняли жители других островов и ионяне.

Не исключено, что сюда проникали от гипербореев и усваивались некоторые элементы шаманской ритуально-обрядовой практики. Так, совершенно «по-шамански» ведет себя «одержимый Фебом» некий Аристей из Проконнеса, умевший отчуждать свою душу от тела и посылать ее в далекие северо-восточные земли, в том числе к аримаспам и гипербореям (Геродот, 1972. С. 190).

Но вернемся к вопросу о «неразвитости» шаманских культов и верований в Западной Сибири. Дело, видимо, не в «незавершенности» обско-угорского шаманизма, а в резкой смене мировоззренческих связей — иранских на тюркские. Деструктивную роль могла сыграть и социальная специфика обско-угорского общества в раннесредневековый период, совпавший с так называемой «героической эпохой».

Не исключено, что в период перехода к средневековью или даже несколько ранее в обско-угорской среде существовали параллельно две системы верований: шаманистская и зороастрийская, в ее упрощенной митраистской форме. Первая (шаманистская) господствовала в основном в простонародье, вторая (митраистская) — в элитарной богатырской верхушке, хотя, наверное, и у первых, и у вторых мог иметь место определенный мировоззренческий синкретизм. Функциональная и семантическая сопоставимость мансийского Мир-суснэ-хума (небесного отца «светлых богатырей») и авестийского Митры уже давно стала общепризнанной истиной. В героические периоды мировоззренческое кредо элитарной военной касты, видимо, в значительной мере подавляло традиционные языческие верования (Косарев М. Ф., 1991. С. 196).