Особо дикая магия

Через несколько месяцев после смерти Дэвида отец начал повторять, что в доме живут две Ивлин. Она до сих пор не понимает толком, то ли досадует на него за это, то ли ценит за то, от чего он пытался оградить ее. В известной степени он ей никогда не лгал. По сути дела, нет. Разматывая воспоминания, как моток пряжи, она отчетливо видит обеих. Есть первая Ивлин, сотканная из насыщенных, ярких цветов, как закат, – та, которую легко любить. И есть вторая Ивлин, выцветшая и серая, при виде которой диву даешься, зачем вообще предпринимать попытки.

Первую Ивлин легко насмешить. Эта Ивлин возбужденно кричит «скорее, скорее, скорее», чтобы показать близким метеорный поток, видный в ее телескоп. Эта Ивлин падает рядом с тобой в грязь, чтобы выкапывать из ила банановых слизней и краснобрюхих саламандр. Вторая Ивлин холодна и отчужденна, как далекая планета. Эта Ивлин не ест сутками, и ее безмолвным гневом дом наполняется, словно дымом. Эта Ивлин уходит, не оглядываясь.

«Запомни ее в хорошие дни, – говорил отец. – Вот какая она на самом деле».

В конечном итоге, кроме нее, больше помнить некому, а теперь и Ивлин не осталось.

Маргарет трясет оконную раму, пока та не открывается. И она с удовольствием подставляет влажное от пота лицо жгучему холоду, а слабый ветер шевелит занавески и уносит из комнаты затхлость. Этого недостаточно, чтобы почувствовать себя спокойно или хотя бы приблизительно нормально. Не будь здесь Уэса, она легла бы в постель и обнимала Бедокура, пока не вспомнила, как надо приходить в себя. Но ей не хочется, чтобы он обращался с ней так же бережно, как Халанан и миссис Рефорд. Она не желает, чтобы он знал.

Уэс настороженно смотрит, как она приближается, но принимает ключ, который она кладет ему на ладонь.

– Здесь немного неубрано, – говорит она, – но отныне считай эту комнату своей.

– Думаю, здесь все так, как и должно быть. Спасибо.

Уэс сует ключ в карман и принимается изучать лабораторию. Ее загромождают лабораторные стаканы с носиком и ступки, весы и алембики с путаницей витых трубок. Полками, тесно заставленными книгами, завешаны стены, повсюду расклеены листки с наспех нацарапанными записями. Уэс водит по ним пальцем, шевелит губами, пытаясь читать формулы. Ни для чего другого они ему не пригодятся, ведь ее мать шифровала все записи. В конце концов Уэс бросает попытки разгадать написанное и усаживается за письменный стол.

Он складывает ладони, подпирает ими подбородок и смотрит на Маргарет из-под опущенных ресниц.

– Ну, как? Похож я на настоящего алхимика?

– Смотри не загордись.

– Слишком поздно, – Уэс переворачивает песочные часы. – Итак. Что мне потребуется, чтобы подготовиться?

– Взять с собой на охоту мы имеем право только четыре заряженных алхимией предмета, и поскольку верхом ты не ездишь, нам понадобится каким-то образом облегчить нагрузку для лошади. Помимо этого, нам нужно только оружие, способное убить хала. Все прочее будет служить для удобства, ведь нам придется проводить на холоде под открытым небом по двенадцать часов.

– Тогда что же ты хочешь, чтобы я показал во время демонстрации?

Вопрос в самую точку. И если Маргарет известно, что на состязании стрелков она покажет хорошие результаты, они все равно будут усреднены. Нравится ей это или нет, они с Уэсом в одной упряжке. Во время демонстрации амбициозность вознаграждается, но, судя по тем навыкам Уэса, которые она видела раньше, вряд ли он сумеет исполнить что-нибудь сложнее элементарной трансмутации.

Явно уловив ее тревогу, Уэс говорит:

– Слушай, я понимаю, все, что ты видела до сих пор, надежд не внушает, но уверяю, я справлюсь.

– Верю. – Она слегка кривит душой, но от этого у нее возникает чувство, будто они живут в мире, где в их победе нет ничего невозможного. – Самый верный путь – выполнить то, о чем твердо знаешь: это у тебя получится.

– А если я хочу, чтобы нам с гарантией досталось место в первом отряде?

– Тогда тебе понадобится ошеломить судей.

– Ясно. Ничего обязательного.

– Единственное, что нам абсолютно необходимо, – пуля, способная убить того самого хала, вот на ней и сосредоточься. – Маргарет мысленно молится, чтобы он обнаружил способ, отличный от того, который уже известен ей. Невольно она прижимает ладонь к своим ключицам, где под одеждой словно раскаляется и жжет кожу материнский ключ.

– Это я могу.

Кадык прыгает у него на шее над расстегнутым воротом рубашки, бледная кожа приобретает желтоватый оттенок. Ей вспоминается Мад и ярость его матери при мысли, что он примет участие в охоте. И хотя с тонкостями веры сумистов она незнакома, нетрудно понять, какие сложные чувства вызывает отказ от наследия твоих предков.

– Ты в этом уверен?

– Не ты ли говорила, что мы должны доверять друг другу? Понимаю, ты все еще злишься из-за колуна, но…

– Я не об этом.

– А, вот оно что, – он кладет подбородок на подставленные кулаки. – Только не говори, что беспокоишься заодно и о судьбе моей бессмертной души.

– Нет, только о твоем смертном «я».

– Со мной все в порядке. Честно. Я тебя не подведу. Я уже успел научиться жить с чувством вины.