Читаем Особое чувство собственного ирландства полностью

Если май задавался зверски горячий, получалось форменное смертоубийство. Казалось, от жары колючие участки фуфайки на тебе шевелятся. «Ма, я испекусь, можно мне летнюю фуфайку?» Будь мама сама по себе, она бы, наверное, согласилась. Но в углу сидит бабуля, обремененная накопленной мудростью. «Одна ласточка весны не делает». Сказала как отрезала. Но на том дело не заканчивалось. Бабушка всегда вспоминала какого-нибудь юнца со своей малой родины, перебравшегося в летнюю фуфайку неприлично поспешно. Через две недели он был покойник — по сумме воспаления легких, бронхита, воспаления гланд и рахита. Звался он неизменно Кевином.

«Мам, я помираю от жары. Все ребята уже в летних фуфайках». Чувствовалось, что мама колеблется. До освобождения от колючести рукой подать. Но бабуля оставалась в своем углу и по-настоящему знала, чем тебя прищучить. «Покуда май — ни лоскута с себя не сымай». Убойный довод. Очевидно, дедуля снял с себя лоскут-другой, пока она отлучилась в Дублин прикупить побольше славных колючих фуфаек. И уехала-то всего на денек, но этого деду-бедолаге хватило, чтобы нырнуть с разбегу в жар и озноб, головокружения, тройное воспаление легких и рахит. Без толку ныть: «Мам, все остальные ребята лоскуты с себя поснимали». Бабуля свое слово сказала.

С купанием еще хуже. «Ты закончил обедать ровно двадцать три минуты второго». Она произносила это загробным голосом, какой у тебя ассоциировался с летучими мышами, бурлящими котлами и похитителями тел. Бабуля припоминала одного здорового молодца, не выждавшего полный час и прыгнувшего в воду. Еще тридцать секунд — и до сих пор был бы жив. Его тоже звали Кевин.

Ни у кого из нас не водилось часов, и мы тайком выносили из дома будильник, накрыв его полотенцем. Боялись даже веслом гребнуть, пока двадцать три минуты третьего не стукнет. И вот тогда бросались вниз по пляжу, без всяких страхов перед судорогами, медузами, девятым валом, китами-убийцами и рахитом. Быть взрослым замечательно именно потому, что можно снимать с себя лоскуты когда заблагорассудится.

Давай, сынок, наверни сольцы

Соль когда-то была тем, что вываливаешь на свою жареху, покуда та чуть ли не исчезала из виду. «Давай, сынок, наверни сольцы. Вон из тебя ее вышли тонны на футбольной площадке». И ты стукал солонкой по столу и вытрясал ливни соли себе на всю еду. Это теперь мы читаем то, что написано мелким шрифтом на боку упаковки, и упражняемся в арифметике.

Ума не приложу, куда все катится. Уж столько ложных данных нам скормили. «Хватит толкаться по дому. Иди полежи на солнышке. Вон сколько добра себе запасешь для зимы-то». Иногда засыпаешь на полотенце. Когда просыпаешься, все уже сто лет как ушли домой и начался прилив.

Сковородки скворчали с утра до ночи. Яйца и грудинка в славнейшем жире. Толстые ломти белого хлеба, истекающие сливочным маслом. Десертные ложки сахара с горкой в галлонах чая. «Вот так, сынок, закидывайся. Растущим мальчишкам нужны силенки». Предостерегали от двух вещей: от дурной компании и смешанных браков.

Нынче я беспокоюсь, что нам скажут дальше. Каждый раз, открывая газету, обнаруживаю что-нибудь новенькое. Думаю, спать — допустимо, но ни в чем нельзя быть уверенным. Бег трусцой считался здоровым занятием, а теперь от него снашиваются коленные чашечки. Что б ни объявили в будущем, меня это не удивит.

«Осторожно… обильные разговоры на французском способны привести к преждевременной глухоте и звону во внутреннем ухе». «Внимание! Если держаться за руки в кино, миллионы микробов другого человека могут перебраться к вам на руку и свить гнездышки у вас подмышкой».

Нет конца всяким страшилкам. Ученые в своих секретных лабораториях знай себе хихикают. «А давайте напугаем людей, которые любят выпить чайку? Скажем им, что от чая поджелудочная железа при взаимодействии с зубной пастой делается оранжевая».

Обожают придираться к безобидным мелочам, которыми вам нравится заниматься. «Вы, наверное, считаете, что чтение в постели приводит к расслабленному ночному сну. Мы только что обнаружили, что такое чтение нагнетает у вас над головой энергетическое поле, от которого обвисает потолок».

Возможно, вы думали, что коллекционирование марок — образовательное хобби. В некоторых условиях оно способно привести к тяжелой линьке у гончих голубей и потерю спортивной формы у призовых борзых.

Умирать все еще допустимо. Но изыскания ведутся.

Без паники

Перейти на страницу:

Похожие книги

Круги ужаса
Круги ужаса

Бельгийский писатель Жан Рэй, (настоящее имя Реймон Жан Мари де Кремер) (1887–1964), один из наиболее выдающихся европейских мистических новеллистов XX века, известен в России довольно хорошо, но лишь в избранных отрывках. Этот «бельгийский Эдгар По» писал на двух языках, — бельгийском и фламандском, — причем под десятками псевдонимов, и творчество его еще далеко не изучено и даже до конца не собрано.В его очередном, предлагаемом читателям томе собрания сочинений, впервые на русском языке полностью издаются еще три сборника новелл. Большинство рассказов публикуется на русском языке впервые. Как и первый том собрания сочинений, издание дополнено новыми оригинальными иллюстрациями Юлии Козловой.

Жан Рэ , Жан Рэй

Фантастика / Приключения / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Ужасы и мистика / Прочие приключения