Остановки в пути

Борис Моисеевич смеется и спешит поменять тему. Я уже хочу повернуться и уйти, но тут он хватает меня за рукав и начинает рассказывать какую-то дурацкую историю. В конце концов, его перебивает мистер Либман, коренастый крепыш с толстым носом и круглыми румяными щеками, который с трубкой в зубах стоит на пороге магазина:

— Хватит, разболтался тут! Давай работай! Тебе не за безделье платят!

А откуда-то из подсобки доносится противный пронзительный голос подростка:

— Да, чего-то старичок сегодня в ударе. Так он нас весь день своими занудными историями кормить будет.

Подросток — это Лев, Лёвчик Блау из Житомира, с которым я еще в Остии познакомился и который тоже у Либмана подрабатывает.

— Чего? Это ты? Какими судьбами? — воскликнул он, когда мы впервые случайно встретились в Нью-Йорке. — Да, мир — точно большая деревня. А кто на Брайтон-Бич не побывал, тот вообще мира не видел…

Философия у Лёвчика немудреная — на ней и основано его общение со взрослыми:

— Им, стариканам этим, надо показать, что ты крутой! — поучал он меня. — Тогда они заткнутся и строить тебя больше не посмеют. Они же слабаки. С ними только держаться надо, уметь настоять на своем!

Лёвчика, этого «заносчивого, нахального воображалу», как его Боря называет, я недолюбливаю, но втайне им восхищаюсь. Вот я никогда не умел так смотреть на вещи. Вот я и не предполагал, что можно так легко все объяснить. Мир, который всегда казался мне загадочным и сложным, принимает очень ясные очертания, когда я говорю с Лёвчиком. Если бы на самом деле все было так просто!

Но сегодня Лёвчик настолько обнаглел, что я прямо-таки рот разинул от изумления.

— Старик болтает, а чего ему еще делать-то? Чего ему остается? Время-то его тю-тю. Америка для сильных, для крутых, а не для нытиков вроде него.

— Да что же это, всякий сопляк, молоко на губах не обсохло, мне хамить будет? — возмущается Борис Моисеевич. — А я ведь инженер, с высшим образованием. Зачем я сюда подался-то? Не иначе как спятил. Да посмотрите на меня, люди добрые! До седых волос дожил, а ящики с апельсинами таскаю! А я ведь, Господь свидетель, лучшего заслуживаю!

— Так уж повелось, мистер инженер, — вздыхает Либман. — Такова жизнь. А не принимаешь ее как она есть — и будешь вечным неудачником. Неудачником! Вот ты только и делаешь, что ноешь и жалуешься. Ну, где евреям жить, как не в Америке? Все настоящие евреи едут в Америку. Вот посмотри на меня. В Союзе я был маленький служащий, зарплата сто двадцать рэ. А теперь я бизнесмен!

Потом он поворачивается в сторону подсобки и кричит:

— А ты перестань нервы вытягивать! Еще раз такое скажешь, и я тебя на фиг отсюда попру! Мне даже голос твой слышать противно.

Я не хочу слушать их перепалку, да к тому же и так опаздываю, мне к Бирнбауму в лавку пора. Жена Бирнбаума укладывает мне продукты в бурый бумажный пакет, на котором изображено грушевое дерево с большими зелеными плодами. Под грушей красуется надпись зелеными буквами: «Birnbaum's Is Better Than The Best».[35] Константин Натанович, он же Костик Бирнбаум из Херсона, бывший мастер на фабрике «Красный пролетарий», своему ремеслу выучился быстро. На его вывеске значится: «Кошерные продукты».

«Все настоящие евреи едут в Америку». Фраза, которую случайно обронил Либман, не выходит у меня из головы. Я ведь ее не первый раз слышу.

— Настоящие евреи едут в Америку! — провозглашал и рав Пельцер еще в Вене. — А вот Израиль, — поучал он, — настоящим евреям никак не подходит. Сионизм — это ересь, ибо лишь через Спасителя, Мессию, обретем мы Вечное Царство. Наши страдания — кара за дерзость нашу, а среди предерзостных деяний наших сионизм есть наибольшее зло со времен разрушения Храма римлянами.

Я брел с тяжелой сумкой домой, вспоминая маленького хасида из Вены, которому мы с родителями были обязаны въездной визой в Америку.

— Бруклин, — объявил рав Пельцер, — вот где центр еврейства! Вы тоже обретете там новую родину.

Рав Пельцер возглавлял венский филиал хасидского объединения «Счастливый раввин». О «Счастливом раввине» родителям рассказала знакомая еврейка. Офис организации, по совместительству, квартира семейства Пельцер, располагался на четвертом этаже новостройки, и никакие знаки на его фасаде не указывали на то, что под крышей его нашла приют хасидская контора. Только посвященные могли расшифровать крошечные буковки «СР» рядом с кнопкой на домофоне. Правда, на двери висела мезуза, маленький пергаментный свиток с изречением из Торы, но, глядя на ее затейливую вязь и табличку с именем, вы все равно не могли заподозрить, что внутри таится оплот ортодоксального еврейства.

— Это на всякий случай, — пояснил рав Пельцер. — Мы не хотим привлекать внимание, а то еще полиция нагрянет. Спаси нас Господь от контактов с гойской полицией!

Рав Пельцер-то и дал нам совет попросить туристическую визу в США.