Остров бабочек

Пускай далёкие звёзды и заставляют размышлять о вечном, строгом целомудренном, но всегда, в конце концов, по закону истечения эманации (сугубо духовное понятие!) возвращают нас на грешную землю. Ведь не случайно молоденькую дурочку мы обрабатываем сначала разговорами о небесных предметах. Приводим (заводим) её восторженную, романтическую, ближе к ночи на какой-нибудь луг. А тут как раз и опускается ночь, тёплая, бирюзово-ясная, манящая своими скоплениями, дырами и Магеллановыми облаками. Бесцеремонно тыча пальцем во все эти галактики, разделённые какими-то чудовищными парсеками, и в Млечные пути, таящие в своих недрах брюхоногих или членистоногих братьев по разуму, мы, не отягощаясь кантовскими парадоксами, будем ей просто, как само собой разумеющееся, называть планеты и созвездия. «Видите вон то скопление? Классно? Это Козерог. Через него сейчас проходит Юпитер. А вон обратите внимание на ту красненькую звёздочку. Это… правильно, моя киска, Марс. А теперь поверните вашу хорошенькую головку вон туда. Это планета любви Венера». Потом мы покажем ей, с соответствующими мифологическими справками, Сириус, альфу Большого Пса. Потом Арктура, альфу Волопаса, Антарес, Альдебарана (– Какого барана?—Не перебивай, детка) и многое другое. И не важно, что Антарес и Альдебаран летом не видны, для милой девушки всё одно, лишь восхищённо хлопать глазами на блестящие штучки, будь они на небе или в кошельке, да находиться рядом с человеком, который ради неё может прыгнуть с Бруклинского моста прямо в Темзу. А мы тем временем будем продолжать в том же духе: Вега, Алькор, Мицар, Гемма, Фомальгаут. И убаюканная этими сладкоречивыми названиями, под наш воркующий голос, она клюнете раз, второй, и, склонившись к нам на плечо, всхлипывая, как ребёнок, заснёт. А мы нежно-нежно подхватим её и, лихорадочно осматривая, где поблизости кусты или стожок… Ой, как это мелко, пошло, гадко. Не нужны мне эти мерзости. Не нуж-ны!

Я высоко подбрасываю окурок. Рисуя в воздухе огненную дугу, он перечерчивает зигзагу, которую изображает в этот момент бесшумно порхающая летучая мышь. С одним живым существом я уже повстречался, не считая комаров. «Мы с тобой одной крови». Надо отметить в тетради натуралиста. Чо-то нынче ночных бабочек не видно. Бражников там, хохлаток, монашенок… Интересно, а совы здесь летают? Наверно, летают. Воспитанник Станции Юннатов Слава Рогов говорит, что в этой стороне водятся и домовый сыч, и серая неясыть. А подалее, в дебрях, гнездятся и филины. Надо как-то сходить с юннатами на их пункты наблюдения, всё-таки я, какой-никакой, а биолог. Хотя, какой я нафиг биолог! Так, натуралист с фиговым листом. Слишком много во мне интересов умещается. Философия, мифология, история, астрономия, антропология, классическая музыка, литература всех времён и народов. Кроме того, ты не просто биолог, а школьный учитель, которого гнобят и дрючат во все дыры. Анализы, самоанализы, отчёты, планы, методики, курсы повышения и прочая дребедень. На подлинное творчество и научное, и литературное остаётся с гулькин…

Тррддддн!…Вдруг послышался характерный треск. Меня и сельхозтехнику осветили фары двух мотоциклов. Так, сюда свернуть решили. Даже ночью покоя не найдёшь. Дня им мало – это точно. Темнота друг молодёжи, изречение, дошедшее до нас аж ещё из древнего Шумера. С этим можно поспорить, поспорить именно с тем, что темнота исключительно только для молодёжи, ибо и кому за сорок, даже за пятьдесят, вожделенная темнота не является врагом. Ведь недаром когда-то пел импозантный Иосиф Кобзон: Не расстанусь с комсомолом. Буду вечно молодым…

– Катька, стерва, – раздался грубый басище. – Своими ногтищами всего меня исцарапала! Кошка, мля!

– А чего нёсся как угорелый! На последнем повороте еле удержалась, – хохотала Катька, ничуть не обиженная таким неджентельменским обращением.

– Она ещё не научилась распалять мужика, – раздался смеющийся тенорок. – Вот моя Кристинка, по этой части, просто клад!

Катька и тенорок засмеялись.

А вот и ночные бабочки с филинами ушастыми подвалили, подумал я. Не знаю только, нужно ли их отмечать в тетради натуралиста.

Я вжался в ящик. Хоть и живые существа, и ходят на задних лапах, но на общение меня не тянуло. Ну, не тянуло – и всё!

– Ну, чего, Лёха, – послышался другой девичий голос, не высокий, как у Катьки, а грудной, видимо, Кристинки. – Чуяло моё сердце, что не туда завернёшь. Тут же сеялки. Слепошарый!

– А я специально сюда заехал, – ответил басом Лёха. – Думаю, девкам нужно в кусты сходить. Правда, Вовка?

– Точно, точно, – затенорил, смеясь, Вовка.

– После такой езды – это конечно, – всё хохотала Катька.

– Дурни вы и есть дурни, – иронично усмехнулась Критинка, из всех четверых, очевидно, имеющая наиболее высокий коэффициент интеллекта.

– Ну, раз девки не хотят, – скомандовал Лёха. – Тогда разворачиваемся!

– Если сука не хочет – кобель не вскочит, – отколол ни к селу ни к городу придурковатый Вовка.

– Ха, ха, ха, – залилась Катька.

Кристинка только заметила: