Остров Чаек

Арилоу, похоже, радовалась тому, что воссоединилась с телом. Пока мстители по очереди отправлялись рыскать в лесу, она смотрела прямо перед собой, удивленно и с восхищением шевеля по очереди руками и ногами. Обычный поток напевного бормотания звучал из ее уст громче, нежели в предыдущие дни, и Хатин подумала, что сестра еще и звуком собственного голоса наслаждается.

По вечерам Хатин давали шнурок для птичьих силков. Когда Хатин приносила из вылазки одни только ягоды и грибы, никто ничего не говорил ей. Но когда чуть позже все садились за похлебку, девочке самой было неловко смотреть в глаза товарищам. На третью ночь от чувства собственной бесполезности сделалось так больно, что она не могла уснуть.

Что она за мститель такой, если не может затянуть петлю на шее дикой индейки и огреть ее дубинкой по голове? Какой прок от нее будет перед лицом врагов, тогда как мироздание ждет, что она исправит несправедливость и залатает прореху в его ткани? Хатин попыталась представить, как она с кинжалом в руке выступает против… кого? Худой и смеющейся Джимболи? Пеплохода? Минхарда Прокса, который ошеломленно смотрит на нее своими светлыми глазами? Или… или того, из знати, черты лица которого уже потихоньку стирались из памяти?

Кем бы ни предстояло стать Хатин, путь ее был далек. Но она пройдет его. Исполнившись решимости, Хатин скользнула в чащу.

Феррот проснулся час спустя и увидел стоящую на коленях Хатин в луже собственных слез. Положив перед собой на землю шляпу, она занесла над ней нож.

– Пошито, конечно, грубовато, но я и не думал, что шляпа настолько плоха.

Повисла небольшая пауза, и это время шляпа сочла подходящим, чтобы звучно квакнуть и отползти в сторонку. Феррот опустился рядом на корточки и, подняв ее, уставился в перламутровые и бесстрашные глаза ярко-желтой лягушки.

– Это все, что удалось найти, – прошептала Ха-тин. – Пыталась принести жертву на удачу в поиске, проверить, смогу ли… Но она все смотрела на меня. – Лягушка продолжала делать именно то, о чем Хатин говорила, надувая похожий на мыльный пузырь горловой мешочек. – А потом услышала, как ты проснулся, и накрыла ее.

– Значит, тебе трудно… а, понял. – Феррот зажмурился и прижал к глазам основания ладоней. – Ну ладно. В этом все дело, да? Утром поговорим. А сейчас тебе надо поспать… И если ты не возражаешь, я сам вынесу из хижины ядовитую квакшу. Не возражаешь?

* * *

За много миль от них неспокойная ночь выдалась у другого человека. Не первый раз сон застал его идущим против ветра по равнине белого пепла. В воздухе перед ним висело огромное обрамленное золотом зеркало, под таким углом, что он не мог видеть собственного отражения. Любопытство влекло к зеркалу, и в то же время в груди бушевало грызущее чувство тревоги. Еще шажок, ближе, еще… и Камбер пробудился в теплой, душной темноте.

«Отчего никак не удается встать перед зеркалом? Чего я боюсь?»

«Ничего».

Он страшился не увидеть в отражении ничего, только распростертую за спиной туманную пустошь.

Камбер оглядел комнату, однако в ней по-прежнему ощущалась пустота. Ему вдруг пришло в голову, – уже не в первый раз – что если он сделает шаг, то не услышит его, а если дотронется до дверной ручки, то не почувствует прикосновения.

«Возможно, я переусердствовал в своей невидимости».

Еще одна непрошеная идея пришла в голову:

«Дыхание ночи погасит меня, никто и не заметит».

Стоило так подумать, как он вдруг осознал, что слышит нечто, не слишком отличное от шелеста ветра из сновидения. Еле уловимый свист, долетающий откуда-то снаружи, из залитой лунным светом тьмы.

Он открыл входную дверь, и свеча у него за спиной выбросила наружу длинный язык света, посреди которого вытянулась бамбуковым стеблем тень Камбера. Он занял комнаты в пристройке к городскому дому правосудия, где Прокс устроил свой штаб и жилище. Здесь, в мертвом сердце города, земля была вымощена мозаикой белого плитняка, и в щели пробивалась трава. Кругом стояли изысканно отделанные домики, с облупившейся кое-где краской. Отсюда мертвые медленно вытеснили живую родню: в окнах нет света, на балконах – жильцов, из труб не валит дым.

Какое-то время слышалось только сонное воркование голубей на чердаке дома позади, затем Камбер вновь расслышал еле приметный звук, который и разбудил его. Доносился он, похоже, из башни в самом центре Гиблого Города. Некоторые из самых именитых и признанных покойников завладели здесь самым шикарным видом на улицы города, хотя и не имели глаз, чтобы им насладиться.

Камбер тихонько похлопал себя по бедру, на котором висел потайной пистолет, и по-кошачьи прокрался между домами с закругленными стенами к сводчатому проходу, что вел в башню. Загадочный звук сделался грубее, как шипение капель дождя на горячих углях. А потом внезапно стих. Камбер подождал немного и ступил на территорию самой ценной собственности мертвецов.