Остров обреченных

О, если бы он хоть раз решился показать, что на самом деле думает и чувствует, все могло бы пойти совсем по-другому, но он так твердо и слепо верил во все это, что никогда бы такого себе не позволил. Если бы я могла поговорить с ним, вряд ли это что-то изменило бы, потому что я довольно быстро во всем разобралась, поняла, что если человек долго скрывает свои мысли и чувства, то под конец у него просто не остается ни мыслей, ни чувств. Человек просто замерзает, понимаете, и вскоре в окружении не остается никого достаточно горячего или хотя бы неравнодушного к его холоду, лед растопить просто некому. Такая судьба ждала и меня, но потом произошло одно событие, точнее – несколько событий, долгая череда вечеров, которые были ночами, которые спасли меня. Знаю, то, что я сейчас расскажу, покажется вам глупым, потому что у вас в жизни было так много всего, ну так много всего настоящего, поэтому то, что случилось со мной, покажется вам бесконечно скучным, незначительным и оторванным от жизни. Но я все равно хочу вам рассказать: мне кажется, что изнутри меня заполняет пар, и если я не расскажу вам, то просто взорвусь. Можете слушать, можете затыкать уши, я все равно буду рассказывать историю, пока еще не ночь, пока вечер!

На этом англичанка замолчала и медленно растянулась на еще теплом песке. Она слышала, как прибой ласкает берег, – других звуков не было, разве что потрескивал костер, и, будто бы для того, чтобы открыться огню, открыться воде, открыться этому вечеру, она сорвала с себя грубую ткань и в благоговейной наготе устроилась в объятиях теплой тьмы. Еще мягкими руками – возможно, уже завтра они загрубеют – она гладила себя, ощущая туже обычного натянутую кожу на бедрах, лбу, коленях, и ледники, так долго скрывавшиеся за горизонтами ее тела, стремительно таяли. О, твои руки, шептала она, наконец-то, твои руки, ласкай меня весь вечер!

На скале послышались шаги, кто-то быстро отошел от костра и остановился, встретившись с кем-то еще.

– Так больше не может продолжаться, – донесся до нее словно со дна колодца чей-то приглушенный голос, – надо что-то делать! Надо наконец избавиться от него, это совершенно ясно. К тому же…

Но она уже ничего больше не слышала, ибо говорившие либо очень быстро поднялись вверх, вознесясь в ночное небо, словно дым из трубы, либо она невероятно быстро опустилась на самое дно: голоса стали неразборчивыми и заметались по ее сознанию, как дрожащие тени. Внезапно ей пришло в голову, что надо спешить, – она совсем позабыла об этом, лежа на песке, а ведь надо спешить; англичанка вздрогнула, и тогда из ее пальцев заструился холод, самый ледяной холод на свете, и она застыла, как стекло, не в силах даже укрыться, хотя он обжигал ее. Ладони, узкие длин-ные ладони без запястий, с набухшими жилами на внутренней стороне, выползли из песка и стали медленно елозить по ней, обдавая пронизывающим холодом. Пальцы вонзились в ее плоть, словно острые ледяные когти, но она даже не вздрогнула, потому что и сама была изо льда. Как замерзшее озеро вспоминает лето, так и она ощутила едва заметное темное подводное течение и, как всегда, вспомнила, что надо спешить, что надо немедленно сделать это, пока еще не поздно. И тогда одна из ладоней, елозивших по груди, внезапно не выдержала, и ногти впились глубже, рука замерла, а острые пальцы погрузились вглубь тела. Где-то там, в глубине, находилась маленькая мышца, чувствительная струна, и когда ноготь указательного пальца уставшей руки касался ее, она начинала петь, издавать высокий, чистый жуткий звук, у которого были острые края, и звук раскачивался внутри нее, словно маятник обезумевших часов. Он разрывал ее изнутри, и вся кровь втекала в тело, приливая к одному месту, к одному источнику; она тяжелела, ей становилось жарко, колебания маятника постепенно затухали, и звук погружался в этот источник, а на поверхность поднимались колючие пузырьки.

– Вечер закончится, и станет темно, – то ли шептала, то ли кричала она, – нам надо спешить, мне надо спешить, я должна успеть всё рассказать, вы должны успеть всё услышать!

Мимо, на линии прибоя промелькнули чьи-то тени, бледные тени с жесткими голосами.

– Так нельзя, – сказала тень, прежде чем исчезнуть в темноте, – все прекрасно понимают, что так нельзя. Он и так уже долго пробыл здесь.

– Да, это необходимо сделать, чем скорее, тем лучше! – хрипло крикнула вторая тень, как будто обращаясь к девушке.

Обе тени быстро исчезли, как будто из темноты вдруг возникла вращающаяся дверь. О, у нее совсем нет времени, дверь может в любой момент провернуться еще раз, и тогда к ней подойдет незнакомец.