Остров Пинель

   Мне странно - как можно промахнуться, стреляя в человека с расстояния в пять метров? Но я бесконечно признателен ей за этот промах. Потому что в следующее мгновение я уже чувствую ее грудь, прижатую к своей. Простреленная рука отзывается сумасшедшей болью, но я фиксируюсь на привычном запахе ее тела, - запахе, который еще совсем недавно доставлял мне столько наслаждения. Мы падаем на пол; не имея возможности для прицельного выстрела, Эжени замахивается пистолетом. Я знаю, куда она метит - в висок, чтобы наверняка... Перехват руки - пистолет выбит - пароксизм борьбы - и вот она уже дрожит подо мной. Ее рот перекошен, дыхание неровно, глаза распахнуты - все, все так же, как и много раз до этого...

   Доски не выдерживают нашей борьбы. Еще мгновение - и мы падаем вниз, летим в кромешную тьму, наполненную грохотом прибоя...

   Я был наживкой.

   Все, что им было нужно - это выудить Крекера.

   Теперь, когда я сделал то, чего они ждали, они избавляются от меня.

   Темная твердь воды. Удар о поверхность на время оглушает нас. Затем, не сговариваясь, мы рвемся наверх, к спасительному воздуху. Эжени извивается угрем, но я не выпускаю ее. Настильная, пологая волна, перекатившись через наружный риф, снова загоняет нас под воду. Мы вращаемся в нереальном вальсе; я по-прежнему крепко держу ее за талию онемевшей от боли правой рукой...

   Леер!

   Я парализован суеверным ужасом: мне мерещится, что роковой серебристый панцырь Халиас таинственно мерцает в глубине...

   Черная масса рифа грозно вырастает за спиной Эжени, и, прежде чем я успеваю что-либо предпринять, длинный острый отрог элкхорн-коралла протыкает ее со спины... Жуткий хруст раздираемой плоти передается водой не ушам, но всему моему телу. Новая молния ярко освещает воду, и я с ужасом вижу, как майка на ее груди оттопыривается под напором прошедшего насквозь коралла... Кровь, льющаяся изо рта и из раны, выглядит чернильно-черной. Эжени хищно скалит зубы, дергаясь в конвульсиях... Наконец, ветка коралла, не выдержав, обламывается, и она начинает медленно опускаться в глубину.

   Я отпускаю ее.

   Навсегда.

   Она прокололась до того.

   Когда-то давным-давно я мечтал стать знаменитым кинорежиссером. О том, что моя мать в шутку называла меня Бунюэлем, я рассказывал только одному человеку в мире.

   И этим человеком был не Крекер.

   Я завороженно слежу за тем, как шлейф крови разматывается вслед за ее агонизирующим телом. Не могу оторваться. Кровь из моей простреленной руки смешивается с ее кровью. Боли уже нет. Как сладко не дышать... Голова наполняется гулом прибоя. Меня удивляет то, что расстояние между нами не меняется - между тем, она неуклонно идет ко дну...

   Треск волос, которые кто-то с силой выдирает из моего скальпа, заставляет меня очнуться. Сильная рука уверенно тащит меня на поверхность, и вот я уже захожусь в долгом, изнурительном кашле, хватая воздух измученными легкими. Дождь ходит веером по поверхности моря, молния за молнией буравят воду, и в их феерическом свете я снова вижу до отвращения знакомые зеленые "перья" на белобрысой голове...

   Я чувствую под собой твердую, скользкую поверхность палубы - лодка? катер? - но долго гадать не приходится, потому что, несмотря на мои слабые протесты, Квагги самозабвенно начинает сеанс искусственного дыхания "рот в рот"...

Часть пятая

   Местным жителям кондиционеры все еще в диковинку.

   Высокая крыша из пандануса, которая, кстати, обходится иногда в цену кондиционера - до десяти долларов за квадратный метр, сто квадратов площади покрытия обходятся в тысячу... - надежно укрывает дом от непогоды и от палящего солнца. Стен нет, только опоры для массивной крыши, поэтому бриз с моря свободно разгуливает по дому, беспардонно заглядывая в комнаты, которые условно ограничены раздвижными панелями. Опоры искусно покрыты резьбой, отражающей великую войну бога Мапути с Рыбой-Солнцем.

   Я играю в шахматы сам с собой, пригубливая в меру прохладное пиво. Местное "Хинано" по качеству не уступает "Хайнекену", который здесь стоит не дешевле виски - все скоропортящееся доставляется по воздуху, а остальное неделями тащится в ненасытных брюхах сухогрузов.

   Рука чешется. Сквозное ранение затянулось, но свежий струп пока беспокоит. Это - и еще редкие, неясно-болезненные воспоминания об Эжени - составляет то немногое, что связывает меня с недалеким прошлым.

   Теоретически я знал о том, что такое Программа защиты свидетелей. Читал в книжках, видел фильмы, слышал рассказы. Засаленные отели, невозможность общаться с близкими, постоянный страх быть обнаруженным.