Острова, затерянные во льдах

После первого выстрела крайний морж остался лежать на льдине, остальные чинно сошли в воду, но два самых больших зверя вскоре вернулись. Грянул второй выстрел, и оба моржа, так же не торопясь, нисколечко не испугавшись, снова сошли в воду. Я думал, что Тымклин промахнулся, но он не выказал досады, а чего-то ждал. Через несколько секунд один из моржей торопливо выбрался на льдину, и все увидели, что он ранен. Тогда Тымклин выстрелил еще раз…

После того как два моржа затихли на льдине, остальные пропали, но, словно посовещавшись под водой, внезапно разом вынырнули около нашей байдары. Рая схватилась за «пых-пых» и, размахнувшись, бросила поплавок в воду. Моржи грозно сопели. сжимая и разжимая ноздри. Им ничего не стоило раскромсать своими здоровенными бивнями байдары, но звери, посопев, исчезли в глубине и больше не появлялись. Рая за веревку вытащила поплавок. Только лахтак потом все еще выпрыгивал высоко из воды, словно хотел взглянуть, что же произошло с моржами.

Чукчи готовы были плясать от радости. Тымклин скинул малицу и первым вонзил нож в тушу моржа. Все чукчи, надрезав кто ласт, кто кожу на туше, вцепившись в моржа и под крики «ех-хо, ех-хо, ех-хо…», поднатужились и выволокли тысячекилограммовую тушу на середину скользкой льдины. Откуда столько сил у них взялось! Двадцать минут — и первый морж был разделан, еще двадцать — то же самое произошло со вторым. Каждый при этом знал свое дело. Рая. поблескивая сережками, орудовала ножом не хуже мужчин. Только раз она оконфузилась: поскользнулась и упала на внутренности, но, отершись рукавом, тут же принялась за разделку второго моржа.

На льдине уже ничего не осталось, все до последнего кусочка охотники загрузили в байдары. Тымклин. сразу как-то сникнув, будто и не он только что вытаскивал тушу моржа с отчаянной силой, ссутулившись, пошел к зеленой пресной луже на льдине мыть руки. Нагнувшись, он вдруг произнес что-то по-чукотски, и охотники стали прыгать по байдарам, как пожарники, услышавшие сигнал тревоги. Рая очутилась в спешке в байдаре Тымклина.

— Что стоишь, — заорал тот на меня, — быстрее в байдару!

Прыгнув в байдару, я увидел, что соседняя льдина, до этого находившаяся довольно далеко от нас, приблизилась и продолжает приближаться. Тихо, бесшумно, как привидение. Не заметь ее Тымклин вовремя, и она бы раздавила тяжело груженные байдары как скорлупу.

Но опасности мы не миновали. Ульвелькот одним рывком шнура завел на этот раз мотор, а Тымклин что-то замешкался. Мотор не заводился у него. А коридор между льдинами меж тем с каждой секундой сжимался. Ульвелькот швырнул в байдару Тымклина клубок сыромятного ремешка и, не глядя назад, опустил в воду винт работающего мотора. Байдару дернуло, мы рванулись вперед. Я видел, как Рая, стоявшая в байдаре Тымклина, перехватила брошенный отцом ремешок, быстро намотала конец на руку, но от рывка свалилась, ее протащило на нос, но ремешка она не выпустила. Набирая скорость, теперь уже мы повели байдару Тымклина в поводу. Рентытувгин перехватил у Раи ремешок, и, едва мы выскочили, коридор за нами захлопнулся! Льдины сошлись со скрежетом и поползли друг на друга. Чукчи, как обычно, безмолвствовали — ни слова не было произнесено о происшедшем. Тымклин все это время, будто ничего не произошло, сматывавший и дергавший шнур лодочного мотора, наконец-то запустил его и освободился от буксира.

Что-то непонятное происходило с морем. Льдины, словно армада, снявшаяся с якорей, двинулись все разом. Узкая голубая полоска, которую я подметил вначале на горизонте, разрослась, стала шире. Темные полосы снега, падавшие отвесно с кромки туч, там, у воды, взлетали почти под прямым углом. Ветер! Там шел большой ветер! Льдины первые почувствовали его.

Байдары опять помчались как на гонках. Все понимали, что надо поскорее убираться к берегу. Чукотские байдары не терпят шторма. Сначала мы с Ульвелькотом были впереди, потом Тымклин догнал нас. Лицо его было невозмутимо спокойно. Он курил папироску, потом обогнал нас и продолжал медленно удаляться. Наконец мотор на нашей байдаре не выдержал и заглох. Стало тихо. Слышно было, как плещут волны и завывает ветер. Ульвелькот молча поливал мотор водой. Тымклин, не оборачиваясь, продолжал удаляться, и вскоре плывущая льдина закрыла его от нас.

Над головой появились черные птицы, торбеи. Еще их называют разбойниками. Я видел, как они гоняют чаек, пока те не отрыгнут корм, который носят в зобу птенцам.

— Подлые птицы, — сказал Ульвелькот. — Нерпу на льду оставишь, часа не пройдет — и они уже глаза выдерут. — Одна из птиц, вращая башкой, пошла над байдаркой кругами.

«Обернется или не обернется Тымклин?» — думал я, напряженно вглядываясь в удаляющуюся байдару. Льдина проплыла, и я хорошо теперь видел его спину. Он стоял, положив руки на кривой румпель. В такой кутерьме смотреть надо было в оба: проглядишь — льдина, спрятавшаяся за рябью воды, может вспороть днище. А уж поднялась мелкая волна, вода была черной.